Корпорация "Попс" - Скарлетт Томас Страница 19

— Алиса? — Это Дэн.

— А?

— Через минуту снова играем.

— Боже.

Когда все заканчивается, нам раздают анкеты, будто мы дети в фокус-группе. Общее ощущение от игры? Сможет ли она прижиться? Как вам понравилась терминология? Ну и так далее. Наконец: Предложения по поводу названия для этой игры? (Победитель получит акции «Попс» и ящик шампанского.) Мы добрались до финала турнира, но проиграли 2–1 команде, которая хохотала всю разминку и в которой были Чи-Чи и Кармен.

Мы все принимаем душ и переодеваемся в нормальную одежду; следующий пункт программы — речь Жоржа, которую он произнесет в Большом зале. Молча переглянувшись, мы с Эстер понимаем, что обе туда не пойдем. Дэна и след простыл, но в любом случае вряд ли он станет сачковать и пропускать такое. Я лично просто не смогу смотреть на этого человека целый час, а может, и больше, представляя, как его руки ползают по моим ногам и тому подобное, а Эстер слишком взвинчена и не усидит смирно в огромном зале. Вид у нее, точно у кошки, которая просится пописать на улицу — скорее всего, в огород к соседям.

— По-моему, я перестаралась, — говорит она, когда мы линяем в сторону леса за автостоянкой. — Слишком много беготни.

А Эстер мне, по-моему, нравится. Интересно, почему мы с ней ни разу не сталкивались в Баттерси? Если б я ее там увидела, вряд ли равнодушно прошла бы мимо. Она как фосфор, все время так и горит. Встреться мы в Баттерси, глядишь, и подружились бы. Как бы то ни было, она не похожа на других людей, с которыми я работаю. Она переоделась в короткую зеленую клетчатую юбку, футболку с черепом, старый кардиган и стоптанные красные кроссовки. Определенно, она ловит какую-то другую волну, чем толпа «своих в доску» на работе. Я одета в вельветовую юбку до колен, парусиновые туфли на резиновой подошве и толстый джемпер. Сегодня у нас имидж школьницы, да, Алиса? Но рядом — никого, кому есть до этого дело.

— Так чем, ты говоришь, ты занималась в Баттерси? — спрашиваю я.

— Да так… всякой фигней. Дурью маялась.

— Я имею в виду, ты дизайнер или кто?

Мы уже в лесу. Тут темно и слегка пахнет сыростью. Я рада, что на мне джемпер: сегодня один из тех деньков, когда приходится либо носиться сломя голову, либо стоять прямо на солнце, чтоб хоть чуть-чуть согреться. Мы ступаем на тропу, ведущую меж деревьев; нас окружают звуки — одинокие птичьи голоса, влажное шебуршание насекомых, короткое хлопанье крыльев и непрерывное жужжание. Тропа довольно широкая; под ногами — красноватая сухая земля. Я вдруг понимаю, что ступать мне как-то очень уж мягко, и праздно воображаю, что под тропой — какая-то полость. Хотя это вряд ли. Возможно, плотность почвы такая. По ассоциации я думаю о гончарном деле, особенно о старых керамических сосудах.

— Готова поспорить, когда-то здесь кто-то умер, — говорит Эстер, морща нос. Кажется, она не собирается признаваться, чем занималась в Баттерси. И, кажется, не стоит на нее давить. Я, конечно, не вполне понимаю, какая тут может быть тайна, — но, впрочем, это не мое дело.

— Раньше это был интернат, — отвечаю я. — Так что наверняка случались всякие страсти-мордасти. — Я опять вспоминаю свой разговор с Маком и шум «Детской лаборатории». — Интересно, куда подевались все дети? — внезапно спрашиваю я вслух.

— Какие дети? Из интерната?

— Нет. Прости — думаю две мысли сразу. Утром я видела детей — там, на спортивном поле. Интересно, куда они подевались.

— Ты, похоже, много чего знаешь про это место, — говорит Эстер.

— Ну, я сюда приехала довольно рано.

Я не собираюсь рассказывать ей ни про Мака, ни про свое ночное путешествие. Так что теперь у нас обеих свои секреты.

В глубине леса стоит бельведер — старый, с облупившейся краской на стенах и ржавыми дверными петлями. Мы возбужденно бросаемся к нему и пытаемся открыть дверь. После нескольких безуспешных попыток она все-таки открывается с прерывистым скрипом, и мы забираемся внутрь, как озорные школьницы, нашедшие секретную пещеру. На полу валяются хрусткие старые листья, и есть помост, на котором можно сидеть. Оконные рамы позеленели от плесени, и сквозь грязные окна виден лишь абстрактный намек на деревья. Мы садимся на помост, и Эстер принимается скручивать косяк.

— Вот жопа, — говорит она.

— Что такое?

— Ничего. — Она вздыхает. — А почему ты не там, в зале, и не слушаешь речь Жоржа?

— Потому что я тут? — говорю я наугад.

— Нет, не валяй дурака. Правда, почему?

— Правда? — Я вздыхаю. — Ох… Можно я тебе как-нибудь потом расскажу?

Эстер пожимает плечами. Я так и жду, что сейчас она примется меня допрашивать — в конце концов, я сама ей только что подкинула этот вопросительный знак, — но она молчит. Только пинает ногой листья на полу.

— Интересно, как там все продвигается, — говорит она. — Жорж и его речь.

— В смысле?

— Почему они считают себя лучше нас? — вдруг выпаливает она.

— Кто?

— Мак. Жорж. Директора. Почему? Да, здесь они важные персоны. Но, скажем, в моем местном супермаркете они были бы никто. Если бы ты не знала, кто они такие, ты могла бы как следует стукнуть их тележкой и была бы не обязана париться из-за этого два месяца, посылая друзьям письма — типа, вы не поверите, кого я видела в супермаркете и какая стряслась беда… Они были бы никто, ты была бы никто, и все это не имело бы никакого значения.

— Ну, в каком-то смысле они и так никто. Все мы никто, на самом-то деле.

— Нет, не все. Только не… — Она снова пинает листья стоптанными кроссовками. — Только не поп-звезды. Или кинозвезды. Если бы вокалист… ну, скажем… — Она задумывается и называет самую успешную рок-группу страны. — Если бы он сейчас сюда зашел, ты бы не стала с ним разговаривать, будто он никто. Просто не смогла бы.

Вообще-то меня больше интересует их соло-гитарист, но я не хочу запутывать вопрос. Вообще-то чудно, что она упомянула эту группу, потому что мне часто снятся странные сны о соло-гитаристе — нет, я не хочу его трахнуть, ничего подобного, я, скорее, хочу быть им. И даже хочу такую же прическу. Но все это я держу при себе.

— Ну так и что?

— Ты едешь в этом году на какие-нибудь фестивали?

— Нет. Не люблю толпу.

— Ты не любишь толпу? — Голос у нее довольный.

— Нет.

— Быть в толпе, или вид сверху?

— В смысле? — Я нахмуриваюсь. — Что значит «вид сверху»?

— Ну, по-настоящему видно, как ужасна толпа, только если видишь ее сверху — знаешь, как фестивали по телевизору. Когда ты в гуще толпы, ты… кто? Точка, пустое место, элемент статистики. Чьей статистики? Какой-то пиар-фирмы? Рекламного агентства? — Она говорит таким голосом, будто озвучивает рекламный ролик. — Разве было бы не чудесно, если бы все мы были подключены к одной мобильной сети? Разве было бы не прекрасно, если бы мы все могли одновременно посылать друг другу фотографии самих себя, стоящих в одной и той же толпе и смотрящих на одну и ту же группу? Черт побери, я не хочу быть в толпе. Я не насекомое. Я не хочу быть копией человека, стоящего рядом со мной. И вообще не хочу быть частью долбаной публики. Я хочу… — Она умолкает, рассеянно глядя в окошко на призрачный лес.