Возвращение - Дзиро Осараги Страница 19

— Если у вас нет каких-либо соображений по делу, о котором мы говорили, то мне точно известно, что у этого человека есть семья здесь, в Японии. Интересно, можно ли найти её. Министерство военно-морских сил больше не существует, да он уже много лет не имеет к нему никакого отношения. Как я могу найти его? Я всё время думаю и думаю.

В комнате стало теплее, и Саэко скинула пальто со своих плеч, которое мягко соскользнуло вниз, обнажив приятные черты её тела. У художника это вызвало возбуждающие ассоциации с бананом, с которого снимают кожуру. Молодая гейша наклонилась вперёд и стала складывать пальто.

— Вы говорите Кёго Мория… — К этому времени Онодзаки был уже довольно выпившим, и он не испытывал никаких симпатий к сидевшему с высокомерным видом рядом Тосики Окамура.

— Мория… Но почему вы так стремитесь найти его? — Затем он неестественно громко рассмеялся. — Вот что я вам скажу, госпожа Такано. Поручите Тосики найти его.

Тосики Окамура, похоже, не только не почувствовал иронии в рекомендации Онодзаки, но воспринял это как хорошую возможность оказать услугу.

— О чём это, тётя Саэко?

В глазах Саэко промелькнула улыбка, но она промолчала.

— Что вы ищете? — настаивал Тосики.

— Человека, а не пудру Коти.

— Что за человека?

— Это что, двадцать вопросов?

— Я найду его, если вы мне поручите.

Ничего не пропускающий мимо своих ушей Тосики запомнил всё, что было сказано за столом.

— Вы говорите Кёго Мория, служил раньше в ВМС. В этом случае его фамилия должна значиться в списке курсантов военно-морской школы или он должен быть членом военно-морского клуба. Это простая проблема умозаключения. Если известно, откуда родом его семья, то я могу послать запрос в местный правительственный орган. Способов очень много. Можно найти кого-нибудь из его одноклассников, которые не погибли в войне, и расспросить их.

— Но сейчас не так, как в старые времена, когда всё было хорошо организовано, — сказал Онодзаки, вновь став серьёзным. — Всех разбросало по разным углам, и даже близкие друзья не знают, что стало с каждым из них. Вся страна полностью разрушена. Флот разбит. Все скитаются по стране в надежде где-нибудь устроиться. У многих вместо домов остались одни пепелища.

— Это, по-моему, и облегчает нашу задачу. Из-за того, что обстановка резко изменилась, каждый открыто рассказывает, что делают его друзья. Сейчас легче добыть информацию, чем раньше. Мой кузен тоже был в ВМС.

Саэко неожиданно вмешалась:

— Адмирал Тосисада Усиги был однокурсником Мория. Говорят, что он ещё жив.

— Вот видите! — Самодовольная улыбка расплылась на белом лице Тосики, и все гейши уставились на него. — Никаких тайн не существует. Мир выглядит сложным, а на самом деле он очень прост. Я только должен буду через моего кузена найти Усиги.

Онодзаки с радостью отделался бы от студента, но они должны были возвращаться в одном направлении, поэтому, распрощавшись с Саэко, они вместе отправились на станцию.

Несмотря на поздний час, на платформе было много народа. Онодзаки был сильно выпивши, но взял себя в руки, как только оказался на виду у многих людей. Это была привычка ещё с парижских времён. Пьяные валялись лицом вниз на скамейках или сидели, обхватив руками фонарные столбы, как будто они хотели подняться, держась за них, но постоянно срывались вниз. В его груди под старым пальто наряду с сочувствием к ним поднималось какое-то тёмное беспокойство, граничащее с полным отчаянием.

Никто, даже трезвые, не выглядели на платформе счастливыми в этот поздний час. Многие были без шляп и пальто, несмотря на холодный ветер, и они не были похожи на людей, которые где-то развлекались. Дети-беспризорники играли в зале ожидания, потому что им некуда было больше деваться.

Стоящий рядом с ним Тосики спросил:

— Скажите, вы не знаете, купила ли госпожа Такано этот ресторан с гейшами?

— Нет, я не знаю. — Этот вопрос вызвал раздражение у Онодзаки, и он потерял над собой контроль. Он почти закричал:

— Я ничего не знаю о подобных вещах.

Тосики Окамура не мог понять, что так рассердило художника, и продолжал с тем же непроницаемым спокойствием:

— Госпожа тётя определённо что-то замышляет.

Онодзаки был почти готов вновь взорваться и вылить на студента своё раздражение, но он вдруг осознал, что тот ещё почти ребёнок, и это сдержало его. Он сам был музыкант в ночном клубе, играя для гостей, которые были довольно неприятные люди, но могли разбрасывать сотенные банкноты, как клочки бумаги. И ему было пятьдесят лет, но он мечтал, что в конце концов сможет рисовать хорошие картины, и эта мечта помогала ему переносить его ночную работу. Саэко Такано внезапно произвела на него впечатление незнакомки из другого мира. Она нравилась ему в Сингапуре, но это потому, что она была одна из немногих гражданских лиц, где все остальные были военные.

— Эта женщина пожирала императорские военно-морские силы, — неожиданно взорвался он. — Я не знаю, что она собирается сейчас поглотить, но она чудовище с приятным, красивым лицом.

Тосики не выразил удивления и заговорил своим обычным тоном:

— Вы тоже немного старомодны, не правда ли, дядя?

— Старомоден? — Но не это вывело Онодзаки из себя. — Перестань называть меня фамильярно «дядя», чтобы больше этого не было.

Тосики был поражён, но сумел сохранить своё хладнокровие. Он не думал простить Онодзаки из-за того, что тот был пьян, а просто объективно взвесил все факторы и решил, что он ничего не выиграет, поссорившись с ним. Художник был намного старше его и более крупного размера.

— Если вы предложите свои услуги тёте Саэко, то это вам поможет.

— Не хочу, — упрямо сказал художник. — Я бедный, ну и хорошо.

На этом их беседа закончилась.

Подошла электричка, и они сели рядом друг с другом. Тосики закрыл глаза и притворился спящим. В конце вагона группа молодых людей, возвращающихся из танцевального зала, хором подпевала девушке, которая чистым голосом исполняла джазовую песенку, а молодой человек танцевал под неё с воображаемой партнёршей.

Онодзаки некоторое время со злобой наблюдал за ними, а затем его взгляд, в котором ещё остались следы гнева, переместился на других пассажиров, на тела, изнурённые переутомлением и голодом, на лица с закрытыми глазами или смотрящими в пустоту. Не только их лица выглядели усталыми, но даже их одежда.

В этот раз Онодзаки начал разговор со студентом.

— Послушай! Ты знаешь, что я собираюсь сделать? Я хочу положить на холст страдания людей. Я собираюсь нарисовать усталых людей и боль, которую они испытывают, продолжая жить.

Открыв глаза, Тосики увидел, что лицо Онодзаки изменилось, и в нём появились мягкие черты.