Плясать до смерти - Валерий Попов Страница 19

— Так будете писать заявление о проникновении в ваше жилище? — страж повернулся к Кузе.

— Я?! — произнес Кузя с изумлением. — Я не только не буду писать заявление о проникновении, я, — глянул на Настьку, — напишу сейчас… завещание ей на эту дачу! Нет, дарственную!

Во Настьке подвезло! Действительно, не погоришь — не засветишься!

Не зря Алла называла Кузю безумцем. И как раз за это я его и люблю! В том числе — и бескорыстно!

— Дайте лист! — требовательно произнес он и сел за стол.

Зимняя сказка! С елей за окном вдруг посыпались снежинки.

— Опомнись! — сказал ему я.

За секунду обездолит жену и пасынка!

— На половину дачи! — уточнил он. — Дарственную!

Начал писать.

— К сожалению, не могу заверить! — добродушно улыбнулся дежурный.

«Зимнее чудо» любо всем!

— Вот! — Кузя продемонстрировал бумагу и за неимением тут нотариуса сложил ее в карман.

И бумага та не пропала! И Алла не порвала. И Настька спаслась!

— Значит, можно считать, что она проникла на свою территорию? — глянув на Настю, пошутил мильтон.

— Спасибо тебе, Кузя, — сказал я.

— Хули на-ам, красивым па-арням? — произнес Кузя наш девиз.

Опьянев от собственного благородства, Кузя радушно пригласил весь милицейский состав на похороны матери, которые должны были произойти завтра именно здесь. Проводил ее, надо сказать, достойным поступком!

— Узнаете хоть, кто здесь жил! — со слезами в голосе произнес он.

Дежурный пообещал явку.

— Скажи дядям до свидания! — сказал Насте я. «Героизм» ее не будем поддерживать. Но «до свидания» не дождались от нее — лишь полоснула, уходя, взглядом.

Наше появление в Доме творчества прошло триумфально: чуть подвыпившие перед обедом родители детей зааплодировали; к ним присоединились и дети.

Тут стукнула дверь и под аплодисменты явилась приехавшая Нонна, выспавшаяся, веселая, абсолютно невинная. Умеет она проспать все плохое и явиться к хорошему. Как раз поняла, что аплодируют Насте.

— Видишь, Настя, я же говорила, что все будет хорошо! Ты со всеми подружилась!

Пребывание Насти в кутузке ускользнуло от нее. Впрочем, не будем и огорчать, пусть поет птичка.

Настя стояла мрачная: чего-то ей не хватало для полного торжества. И «оно» появилось! Вышел Тим. Подошел к Настьке.

— Молодец, Настька! Не продала! — хлопнул ее по плечу. И этот «хлопок», понял я, теперь для нее дороже, чем все, что я сделаю и скажу.

Все вокруг оживленно заговорили. Все же Елово не зря во все эпохи считалось местом, где торжествовали профессиональная писательская честь и порядочность!

И прощальный костер, несмотря на запреты властей (надо признать, весьма робкие), все же вспыхнул — в аккурат напротив дачи, чуть не ограбленной. Кузя швырял драгоценные дрова охапками. Из-за них едва не разгорелся сыр-бор… но разгорелся костер!

— Остановись, безумец! — Я пытался его удержать. — Зима еще впереди!

— Уйди! — отпихивал он меня с пути. Для него это был языческий костер, память о маме. Огонь уже доставал небеса, загибался ветром. Как бы — теперь уже и нашу — дачу не запалить! А, неважно!

Удивительно, сколь высокие чувства рождает огонь! Все мы стояли вокруг костра, взявшись за руки, взрослые и дети, и среди нас не было мелких людей! Тени наши — выше могучих елей. Я нашел взглядом Настю: они держались за руки с Тимом, смеялись!.. Было в ее жизни счастье.

Утром мы разошлись на Финнбане (как называли мы Финляндский вокзал). Обнялись — давно не ведали такого счастья. Оказывается, дети могут не только огорчать, но и радовать.

Друзья наши уехали в метро, мы пошли по улице Комсомола на остановку трамвая.

Втиснулись в переполненный душный вагон. Настя была румяная, веселая. Трамвай, растянув пружины между вагонами, с натугой поднимался к Литейному мосту. И вдруг — замерзшая Нева уже белела за окнами — зрачки у Насти затуманились, потом закатились, и она грохнулась во весь рост в проход в бывшей материнской дубленке. Лежала бледная и бездыханная. Вздох, скорее крик, пронесся по вагону: только что стояла девочка, улыбалась!

Вожатая, даже не успев вникнуть, резко затормозила. Мы стояли в самом начале Литейного моста, где трамваи за всю историю никогда не останавливались (разве что от бомб), и эта необычность еще усиливала ужас.

Военный в каракулевой папахе и с медицинскими петлицами наклонился над Настей.

— Откройте двери, дайте воздуха! — крикнул он, и двери с шипением открылись. Влетела метель, и тревога, как я почувствовал, охватила всех: наши несчастья совсем рядом и только ждут!

Настины зрачки вплыли обратно.

— Все нормально, все хорошо, — пролепетала она.

И зрачки снова уплыли.

— Давайте туда ее, — кивнул медик. Вдоль набережной шли корпуса знаменитой Военно-медицинской академии.

С подножки Настя сошла сама, поддерживаемая нами, но на тротуаре опять отключилась — несли с военным по очереди. Летела метель. Трамвай медленно, словно тоже еще не очнувшись, поднимался на мост. Я проводил его взглядом. Да. Значимый состав! Хоть в музей. Вошли в него здоровыми и счастливыми, а вышли…

Роскошный подъезд. Отвели тяжелые двери и оказались в высоком гулком зале с бюстами великих. Вот, довелось. Сколько их, гениальных медиков. Сияют их лбы! А болеют люди не меньше. Но это гениям не в упрек, они герои. Даже наш майор, невысокий чин, но тоже, видно, светило, ни времени не пожалел, ни сил. Настьку увезли. Вернулся он один.

— Сейчас сделают томограмму мозга вашей дочери! — успокоил меня майор, но мне от его слов стало страшно. — Надеюсь, ничего серьезного! Ну, будьте.

— Спасибо вам!

Не знаю, сколько ждали. Вышел врач в нежно-зеленом комбинезоне и такой же шапочке.

— Вы? — глянув на нас, почему-то удивился. Интересно, чего ждал? Останется тайной. — Вот, собственно, — показал снимок на глянцевом листе. Словно кругленькие срезы томатов, страшно только, что черные.

— Что это?

— Мозг вашей дочери.

— И… что?

— Ну вот: тут и тут.

— Что?!

— Вкрапления жидкости в клетках мозга.

Почему-то не сказал — «вашей дочери»!

— А… она там должна быть?

— По идее — нет.

— Так откуда же она?

Пожал плечом. Мол, не знаю. Признался перед бюстами великих!

— Возможно, родовая травма, — задумался он. — Хотя это навряд ли. Мозг герметичен, как вы, наверное, знаете.