Девушки со скромными средствами - Мюриэл Спарк Страница 19

* * *

Селина, еще не успевшая одеться, сидела у Николаса на кровати. У нее имелся один испытанный способ – смотреть не прямо перед собой, а как бы искоса, из-под ресниц, благодаря чему она сохраняла контроль над ситуацией, которая иначе могла обернуться для нее невыгодным образом. Она произнесла:

– Не понимаю, как ты тут живешь?

– Ничего, терпимо. Найду что-нибудь поприличнее – перееду.

По правде говоря, эта комната, с ее скудной, экономной обстановкой, вполне его устраивала. Страсть к Селине трансформировалась у него, как у всякого одержимого идеалиста, в упрямое желание, чтобы бедность, возведенная в принцип, стала и для нее жизненной необходимостью. Он любил ее так же, как собственную родину. Ему хотелось, чтобы Селина была как бы олицетворением идеального общества – чтобы ее прекрасное тело подчинялось ее уму и сердцу, точно законопослушное население, и чтобы умом и сердцем она была так же прекрасна, как и телом. Однако желания Селины были гораздо скромнее: в этот конкретный момент ей хотелось лишь одного – раздобыть пачку шпилек, которые вот уже несколько недель как исчезли из продажи.

Это был далеко не первый случай, когда мужчина, ложась в постель с женщиной, рассчитывал обратить ее в свою веру, но сейчас данный мужчина досадовал на то, что это обращение души происходит в постели, и жаждал, страстно жаждал пробудить в ней социальную активность. Потом, уткнувшись лицом в подушку и испытывая приятную расслабленность и удовлетворение от исполненной миссии, он умиротворенно вздохнул, приподнялся и – почувствовал еще большую досаду, так как стало очевидно, что все его усилия приобщить Селину к своему представлению о совершенстве ни к чему не привели. Она сидела на краешке кровати и искоса, из-под опущенных ресниц, посматривала по сторонам. Ему уже не раз приходилось видеть у себя на кровати девушек в похожей розе, но он впервые оказался рядом с девушкой, которая воспринимала собственную красоту с такой невозмутимостью, тем более столь незаурядную красоту, как у Селины. Он не мог поверить, что она, в отличие от него, не видит привлекательных сторон необеспеченности и бедности: ведь даже ее тело было сконструировано так строго и экономно – ничего лишнего.

Она сказала:

– Не понимаю, как ты тут живешь, – просто келья какая-то. А на чем ты готовишь – на этой штуковине? – Она имела в виду газовую плитку.

И, пораженный впервые пришедшей ему в голову мыслью, что его с Селиной любовь – это только его любовь к Селине, он сказал:

– Да, конечно. Хочешь яичницу с ветчиной?

– Давай, – сказала она и стала одеваться.

Ему показалось, что вновь забрезжила надежда, и он выложил свои запасы – все, что получил по карточкам. Она больше привыкла иметь дело с мужчинами, которые достают продукты на черном рынке.

– С двадцать второго числа, – сообщил Николас, – чаю будут давать по две с половиной унции в неделю: одну неделю две унции, другую – три.

– А сейчас сколько дают?

– Две. И масла две, а маргарина четыре.

Селину разобрал смех. Она долго не могла успокоиться и наконец сказала:

– До чего смешно тебя слушать!

– Черт, еще бы!

– А талоны на одежду ты уже все израсходовал?

– Нет, еще тридцать четыре штуки осталось.

Он перевернул ветчину на сковородке. Затем, по внезапному наитию, спросил:

– Может, дать тебе несколько талонов?

– Да, дай, пожалуйста.

Он отсчитал ей двадцать штук, накормил ее и отвез домой на такси.

По дороге он сообщил:

– Насчет крыши я все уладил.

Она ответила:

– Остается все уладить насчет погоды.

– Если будет дождь, можем пойти в кино.

* * *

Он действительно все уладил и теперь мог беспрепятственно выбираться на крышу через верхний этаж соседней с Клубом гостиницы, временно отданной в распоряжение американской разведке – организации, на которую работал сам в другом районе Лондона. Полковник Добелл, который еще десять дней назад был бы категорически против этой затеи, теперь стал ее горячим сторонником. Эта перемена объяснялась просто: его жена, Гарет, должна была со дня на день приехать в Лондон, и полковник был очень заинтересован в том, чтобы, по собственному его выражению, «переместить Селину в иной контекст».

Миссис Дж. Феликс Добелл не только проживала в просторном собственном доме в Северной Калифорнии, но устраивала у себя собрания «Стражей нравственности». И вот теперь она направлялась в Лондон, потому что, как она объявила, шестое чувство повелевало ей быть рядом с мужем.

Вот красный лепесток уснул, вот белый…

Николас страстно желал переспать с Селиной на крыше – непременно на крыше. Он все уладил заранее, действуя с расчетливостью опытного поджигателя.

Плоская часть крыши Клуба, на которую можно было проникнуть только через известное нам узкое окно на верхнем этаже, соединялась с такой же плоской крышей соседней гостиницы небольшим водосточным желобом. Здание гостиницы было реквизировано для военных нужд, и номера, переоборудованные в служебные кабинеты, поступили в пользование американской разведки. Пока шла война в Европе, в этом здании, как и во многих других реквизированных помещениях на территории Лондона, работало столько сотрудников, что буквально яблоку негде было упасть; зато теперь там практически никого не осталось. Жизнь продолжалась только на двух этажах – на верхнем, где день и ночь люди в военной форме занимались какими-то таинственными делами, и на нижнем, где у подъезда день и ночь стояли на часах два американских солдата и где, сменяя друг друга, дежурили в дневную и ночную смену лифтеры. Чтобы войти в здание, нужно было предъявить пропуск. Николас раздобыл пропуск без особых хлопот и в обмен на пару слов и выразительный взгляд получил от полковника Добелла, раздираемого противоречивыми чувствами (жена полковника уже была в пути), разрешение обосноваться в просторном служебном помещении на самом верху, которое использовалось как машинописное бюро. Там Николасу в виде одолжения предоставили отдельный стол. Оттуда и можно было попасть на плоскую крышу.

* * *

Недели шли одна за другой, и поскольку в Клубе принцессы Тэкской все они проходили под знаком юности и под страхом войны, то успевали вместить в себя столько стремительно мелькающих событий и перемен, столько внезапных пылких дружб и столько утраченных и обретенных вновь любовей, что позже, в мирное время, такого рода события и отношения, постепенно завязываясь, развиваясь и увядая, растянулись бы на годы. Главной чертой девушек из Клуба принцессы Тэкской была их бережливость и расчетливость. Николас, уже перешагнувший рубеж юности, никак не мог привыкнуть к скоротечности их чувств – свои привязанности они меняли чуть не каждую неделю.

– По-моему, ты говорила, что у нее был роман с другим парнем?