Механика сердца - Матиас Мальзье Страница 19

Даже ее внезапные приступы стыдливости («Я себе никогда такого не позволяю!») выглядят очаровательным кокетством.

Я провожаю Мисс Акацию, крадучись, как волк; впиваюсь в ее губы поцелуем жадно, как волк; и неслышно, как волк, исчезаю в ночной тьме.

Итак, свершилось: я обнимал и целовал девушку с птичьим язычком, и теперь в моей жизни все стало иначе, не так, как прежде. Мои ходики ходят ходуном, как проснувшийся вулкан. Однако я нигде не чувствую ни малейшей боли. Если не считать легкого покалывания в боку. Но я убеждаю себя, что это ничтожная плата за такую опьяняющую радость. Сегодня ночью заберусь на небо, разлягусь в изгибе месяца, точно в гамаке, и мне совершенно не понадобится сон, чтобы грезить.

На следующий день меня будит отнюдь не волшебный голос злой волшебницы Бригитты Хейм.

— Подъем, недомерок! Советую тебе сегодня постараться и как следует напугать народ, а то выгоню и не заплачу ни гроша!

В эту рань ее пронзительный голос вызывает у меня тошноту. Мною владеет любовное похмелье, и пробуждение слишком жестоко вырывает меня из эйфории.

Что со мной, может, я увлекся и спутал свои мечты и вчерашнюю действительность? Доведется ли мне еще хоть раз испытать это дразнящее наслаждение? От одного воспоминания у меня начинает покалывать в часах. Я прекрасно знаю, что мое поведение идет вразрез с советами Мадлен. Никогда еще я не был так счастлив и так напуган одновременно.

Захожу к Мельесу, чтобы он проверил мои ходики.

— Твое сердце работает лучше, чем прежде, мой мальчик, — уверяет он. — Когда будешь вспоминать события прошедшей ночи, не забывай смотреться в зеркало: ты сразу поймешь по своему взгляду, что барометр твоего сердца показывает «ясно».

Целый день я летаю как на крыльях по вагонам «Поезда призраков», думая о том, что вечером опять смогу приобщиться любовной алхимии.

Мы видимся только по ночам. Самолюбивое кокетство Мисс Акации неизменно помогает мне узнать о ее приходе: приближаясь к «Поезду призраков», она всегда на что-нибудь натыкается. Вот такая у нее оригинальная манера сообщать о своем появлении.

Мы любим друг друга пламенно, как пара живых горящих спичек. Мы не разговариваем — мы вспыхиваем от любого соприкосновения. Стадия поцелуев уже миновала, теперь наступило время «пожара»; мое тело — сплошное землетрясение, волна цунами высотой в сто шестьдесят шесть с половиной сантиметров. Мое сердце рвется наружу из своего часового узилища. Оно ускользает оттуда по артериям, проникает в черепную коробку, заменяет собой мозг. В каждой мышце, даже в кончиках пальцев бьется сердце! Нет, не сердце, а жгучее солнце, оно повсюду. Розовый смерч с багряными отсветами.

Я больше не в силах жить без нее; мне необходимы, как воздух, аромат ее кожи, звук ее голоса, милые повадки, делающие ее самым стойким и одновременно самым хрупким созданием на свете. Ее упорный отказ носить очки, желание смотреть на окружающий мир сквозь дымку близорукости, чтобы тем самым оградить себя от этого мира. Видеть, по-настоящему не видя, и как бы оставаясь незамеченной.

Я открываю для себя причудливую механику ее сердца. Оно состоит из прочной скорлупы, скрывающей глубоко затаенную неуверенность. Отсутствие веры в себя борется в ней с редкостной твердостью характера. Искры, которые высекает Мисс Акация, когда поет, — это всего лишь отражение ее собственной слабости. Она способна блистать, стоя на сцене, но едва затихает музыка, как она теряет душевное равновесие. Я пока еще не разобрался, какая именно шестеренка вызывает сбой в ее устройстве.

Код доступа к ее сердцу меняется каждый вечер. Иногда его скорлупка тверда, как скала. И тщетно я перебираю множество комбинаций — ласки, ободряющие слова, — дальше порога меня не пускают. А ведь как я люблю преодолевать сопротивление этой оболочки, слышать тихий звук, с которым она поддается, видеть, как возникает ямочка в уголке губ, которые словно говорят: «Подуй!» И система защиты рушится, вспыхнув напоследок мягкими сполохами.

— Как приручить искру? Вот какой мне нужен учебник! — говорю я Мельесу.

— Ты хочешь сказать, руководство по абсолютной алхимии… Ох-хо-хо! Но ведь искру приручить нельзя, мой мальчик. Ты можешь себе представить спокойное житье-бытье рядом с искрой, заключенной в клетку? Она и сама выгорит, и тебя заодно спалит дотла, даже не подпустив к решетке.

— Да не собираюсь я держать ее под замком, мне просто хотелось бы внушить ей побольше уверенности в себе.

— Вот это и называется абсолютной алхимией!

— Пойми, я ведь мечтал о любви размером всего-навсего с Артуров холм, а теперь мне кажется, что во мне воздвигся целый горный хребет.

— Это исключительное везение, мальчик, редко кому из людей доводится испытать такое чувство.

— Возможно, но теперь я узнал его сладость и уже не смогу без него обходиться! А когда она замыкается в своей скорлупе, я просто с ума схожу.

— Так умей наслаждаться теми мгновениями, когда все это проходит через твое сердце. Однажды мне довелось воспламениться от такой же искры, и могу тебя заверить, что у этих девушек нрав — как погода в горах: совершенно непредсказуемый! Даже если Мисс Акация любит тебя, ты никогда не сможешь ее приручить.

Мы любим друг друга втайне от всех. Нам всего тридцать лет на двоих. Она — маленькая певица, знаменитая с раннего детства. Я — иностранец, работающий пугалом в «Поезде призраков».

«Экстраординариум» — это настоящая деревня, где все всех знают, где сплетни разлетаются в мгновение ока. Кого тут только нет — и ревнивцы, и добряки, и моралисты, и завистники, и храбрецы, и благонамеренные зануды.

Я охотно согласился бы терпеть пересуды окружающих, лишь бы почаще целовать ее. Но Мисс Акация решительно не желает посвящать кого бы то ни было в нашу тайну.

Вначале это положение нам очень нравилось: мы чувствовали себя дерзкими нарушителями закона, и сладкое сознание того, что мы всех обвели вокруг пальца, помогало нам держаться на плаву.

Но если жаркая страсть после первой вспышки не остывает, а разгорается все пуще, ей становится тесно, как океанскому пароходу в ванне. И нужен простор, все больший и больший простор… И уже мало наслаждаться любовью при луне, хочется еще и солнечного света.

— Я мечтаю обнимать тебя у всех на глазах. Ну чем мы рискуем?

— Мне тоже было бы приятно обнимать тебя средь бела дня и делать все, что делают другие. Но пока нас не видят вместе, мы ограждены от сплетен. А вот если люди вроде Бригитты Хейм откроют нашу тайну, нас больше не оставят в покое.

Конечно, все эти нежные словечки, которыми она утешает меня, слаще леденцов, я с удовольствием сунул бы их под язык. Но мне все тяжелей смотреть, как она ускользает от меня в темные закоулки перед наступлением рассвета. Ее острые каблучки отстукивают ритм бегства и усугубляют мою бессонницу. У меня ломит все тело, когда наступает утро и птичий щебет возвещает, что спать мне осталось всего ничего.