Память золотой рыбки - Моник Швиттер Страница 19

Даже первый личный вопрос, который я задала Франку, был о том, не знает ли он концерт для виолончели Дворжака.

— Какой именно? — спросил он.

— А их несколько?

— Без понятия! — он не производил впечатления человека, жаждущего развить тему.

Впрочем, за него замуж я никогда не хотела. Но мне так нравилось присутствие его вьющихся волос, что я каждый раз предвкушала тринадцатое число, долго обдумывала, что надеть, собиралась в начале седьмого, а потом грустила, что вечер тянется бесконечно долго, пока часы, наконец, не били одиннадцать.

То тринадцатое мая началось прекрасным, солнечным воскресным утром, я не спала всю ночь и не хотела ничего видеть: ни ясного весеннего утра, ни серых, потасканных лиц, напоминавших мое собственное. Не успев отойти от остановки, трамвай резко затормозил и, протяжно скрипя, остановился посреди дороги. Щурясь от солнца, я посмотрела в глаза мужчине напротив, чья темная шевелюра во время торможения оказалась так близко ко мне, что я почувствовала холодный запах сигарет и выдохшегося лосьона после бритья.

— Что там у них случилось? — спросил он меня.

Я пожала плечами.

Он попытался открыть окно, но оно лишь слегка откинулось.

— Ничего не видно.

— А что должно быть видно?

— Ну, может, кто-то оставил на пути свой старый диван, — он посмеялся над своей шуткой. — Или просто водителю пришло в голову что-то страшное, о чем он должен спокойно поразмыслить.

Почти все пассажиры прильнули к окнам, в основном молча. Один сказал:

— Могли бы сделать объявление по громкой связи!

Другой:

— Если путь в этом месте перекрыт, так ведь об этом заранее было известно, вообще не стоило запускать людей в трамвай!

Я откинулась на спинку сиденья и посмотрела в окно. Солнечные лучи поигрывали на светло-зеленой листве. Машин на улицах почти не было, у меня закрылись глаза.

— Уважаемые пассажиры, вследствие несчастного случая отправление задерживается.

Треск в громкоговорителе. Я приоткрыла глаза. Мой визави смотрел на меня:

— Несчастный случай!

Я кивнула и снова закрыла глаза. Даже сквозь веки я ощущала его взгляд на себе. Я чувствовала себя голой.

— Что-то не так?

— Почему кто-то кончает жизнь самоубийством в такое прекрасное утро?

— Не знаю. Пожалуйста, не смотрите на меня так.

— Можно на «ты»?

Я вздохнула, соглашаясь.

— Устала?

— Да.

— Я тоже. Почему именно сегодня? Именно здесь?

Я открыла глаза. И вздохнула еще глубже.

— Потому что, — я отвела взгляд в сторону, — потому что он провел всю ночь вон в том казино и проиграл все до последней рубашки.

— Понятно, — сказал мой визави, — яснее ясного! Ты играешь?

Я рассмеялась:

— Да я ни разу в жизни в казино-то не была, — и, помедлив, спросила: — Ты знаешь концерт для виолончели Дворжака?

Вечером, без пяти одиннадцать, мы снова встретились, в вечерних нарядах, выспавшиеся, вымывшиеся и благоухающие.

— Тебя пустят без галстука?

Он кивнул:

— По дресс-коду нужен только пиджак.

— А ты знаток.

— Да, я уже бывал здесь разок.

Мы выбрали рулетку, то есть это он предложил европейскую рулетку, а у меня и вариантов не было, так как я никогда не задавалась мыслью, во что еще играют в казино.

— Только, пожалуйста, давай во французскую, — попросил он, — американская — это безвкусица, сейчас сама увидишь.

Он взял меня за руку.

— Я в самом деле пришла только поиграть.

— Я тоже, — ответил он.

Конечно, у меня навсегда останутся особые воспоминания о нашем первом вечере. Я скучала. Франк объяснял мне правила по ходу игры, переходя от одного частного случая к другому.

— Хорошо, Франк, теперь я знаю, что теоретически произойдет, если я поставлю на «равные шансы» и выпадет «зеро». Что бы ни значили эти «равные шансы»!

— «Равные шансы» — это...

— Просто скажи мне, что делать, чтобы начать! Он схватил мою руку с фишкой, повел ею над столом и неожиданно отпустил, так что она резко упала на одно из игровых полей:

— Ставь туда фишку. И ничего больше, теперь жди. Тридцать три! Черное! Видишь, ты выиграла. Вот так.

Мне понравилось.

Когда ровно в два часа ночи Франк прокричал: «Закругляемся!» — я огорчилась.

— Уже? — в моем бархатном кошелечке было ровно столько же фишек, сколько и в самом начале. Я ничего не проиграла и ничего не выиграла. Франк, напротив, сумел удвоить свой стек. Он отдал мне половину.

— Так мы будем поступать всегда, — сказал он.

— А тебе от этого какая польза?

— Увидишь.

Сначала мне было тяжело отпускать его. Не то чтобы я тосковала по нему, но по какой-то непонятной причине я чувствовала себя обязанной ему. Как будто он был моим работодателем. А я его секретаршей. Женщиной, без которой он не мог вспомнить даже свое полное имя, не говоря уже о дате рождения. Женщиной, которая не задавала вопросов. Которая приносила ему кофе, приводила в порядок документы, рассаживала гостей. Которая взглядом напоминала о выездной встрече, незаметно, но тщательно стряхивала перхоть с воротника, подавала зонтик, проездной или ключ от машины. Или, если он шел куда-то вечером с женой, билеты в театр, подарок ко дню свадьбы, букет цветов.

К тому же я уже лет двадцать пять не видела таких прекрасных вьющихся волос, как у Франка. Все остальное не имело значения. Наши отношения никак нельзя сравнивать с отношениями шефа и секретарши. Что значит отношения? Нас не связывало ничего, кроме нескольких правил, которым мы следовали. И тем не менее мне было тяжело говорить ему в два часа ночи: «До свидания!» — и еще тяжелее каждый раз разворачиваться самой и уходить, но только в начале. Однажды я обернулась и лишь в последний момент смогла удержаться от вопроса: «Ты справишься без меня?»

Он справлялся. Каким образом, я так никогда и не узнала, с чьей помощью — тоже неизвестно. Я знала точно лишь то, что он работает в банке. Но в каком и кем — не знала, потому что меня это совсем не интересовало. Я знала его знак зодиака (лев), размер обуви (сорок четвертый, он жалел, что такого числа нет на рулетке), любимый цвет (черный). Когда он ставил на черное, то всегда повторял:

— Мой любимый цвет.

А я каждый раз говорила:

— Черный — это не цвет.

Он же отвечал: