d’Рим - Ринат Валиуллин Страница 2

Рим. Тирамису

– Вам какой кофе? Или покрепче?

– Мы еще не так близко знакомы.

– Давайте знакомиться. Я – Борис, – заказал два кофе художник, когда мы вошли в небольшое кафе.

– Я – Анна, а вы…

– Нет, не итальянец, я из России, – не дал мне договорить Борис.

– А сюда как попали? – мы сели за уютный столик, друг напротив друга.

– Ну, как и все попадают. Только с той стороны границы это звучит как «попал», со знаком «минус», а с этой – со знаком «плюс». Меня выслали. Сначала во Францию, а потом я перебрался в Италию.

– За что вас так?

– В вердикте суда было сказано: за искажение советской действительности.

– Звучит весело.

– Тогда мне было не до смеха. Хотя где-то внутри себя я понимал, что это – конец, это прорыв железного занавеса. Конечно, это была большая удача, счастливый билет в новую жизнь. Реалисту нереально повезло, реалист попал в новую нереальную жизнь. Почему нереальную? Потому что она не идет ни в какое сравнение с той, что я видел из своего окна, – посмотрел серьезно на Анну Борис. – А вы кем работаете?

– Я дизайнер.

– Домохозяйка?

– В смысле?

– Сейчас каждая домохозяйка дизайнер. Извините, я не хотел вас обидеть.

– Можете хотеть, но обижать не надо, – улыбнулась я. – Я дизайнер общества.

– Интересно.

– Не то слово.

– Дизайнер ведь делает жизнь более удобной, устраняет ее недостатки. Значит, вы убираете лишних людей? – рассмеялся художник.

Анна замолкла после этих слов. Потом, усмехнувшись, ответила:

– Какой вы категоричный. Я же не уборщица, я дизайнер, просто ставлю людей на свои места, следуя желанию заказчика.

– Не обижайтесь, – отпил кофе Борис. – Тяжело стать хорошим дизайнером?

– Нет. Достаточно отмести все лишнее. А как стать хорошим художником? – успела вставить в анкету свой вопрос Анна.

– Еще проще. Нужно создать свой собственный мир. В нем твоя правда и будет жить. Важно, чтобы ей там было удобно.

– А то придется звонить дизайнеру, – добавила Анна.

– Точно. Поэтому необходимо, чтобы мир был только твоим, остальное додумают люди.

– Вы имеете в виду ложь?

– Да, они обожают этим заниматься. А вы еще чем-то занимаетесь?

– Люблю мечтать. Хотя ложь и мечта – это почти одно и то же, с той лишь разницей, что во втором случае – это приятно.

– И о чем вы мечтаете?

– Раздеваться без проблем, – прыснула смехом Анна. – Если честно… Сейчас я даже не знаю. Всякий раз я мечтаю оказаться снова в Риме. Но я уже здесь. Мечта сбылась. Она у меня одна, но многоразовая. Бывают люди однолюбы, а бывают одномечтатели, наверное, я к ним и отношусь.

– Ну Рим понятно, а что-нибудь концептуальное? – рассмеялся, иронизируя на тему, Борис. – Семья, дети. Разве вы не мечтаете о ребенке?

– Женщина начинает мечтать о ребенке, когда встречает мужчину. В полном смысле последнего слова, а не просто как объект удовольствий.

Борис улыбнулся:

– И вы в ту же реку. Вечный поиск своего берега, – задумчиво произнес он. – Допустим, она его находит. Что дальше?

– Здесь начинается самое сложное: она начинает жить.

– А почему самое сложное? – допил свой кофе Борис и вылил гущу на блюдце. На белом фарфоре образовалось черное пятно.

– Потому что романтика выветривается.

– И вся жизнь женщины превращается в наведение мостов через бурные потоки эмоций, – вытер невидимую слезу со своей щеки Борис и рассмеялся.

– Ой, да вы еще и поэт.

– То есть теперь задумаетесь?

– Размечтаюсь. Буду мечтать об этом исключительно в Риме, – улыбнулась задумчиво Анна. – А вы самонадеянный.

– А на кого еще надеяться, как не на себя?

– Это точно, в остальном – позитивного очень мало.

– Еще кофе? – спросил Борис Анну, которая тоже отодвинула чашку от себя.

– Тирамису. Вот, вот о чем я всю дорогу мечтала. Вспомнила.

Борис подозвал камерьере и заказал себе кофе, Анне – пирожное.

– Только, чур, я плачу сама.

– Ты делаешь мне больно, – театрально на «ты» перешел Борис.

– В современном мире каждый платит сам за свои мечты.

– Значит, я – ретро. У меня свои вредные привычки.

– Не бросай. Как бы ни менялись нравы, женщины любят щедрых, – краем глаза Анна уже видела официанта, который лавировал между столиками, неся десерт. – Какая красота, – улыбнулась Анна сначала официанту, потом тирамису. На большом блюде перед ней возник нежный, воздушный брикет, украшенный клубникой и веточкой смородины.

– Знаете, как переводится «тирамису»? «Взбодри меня».

– Вас? Это легко, – зачерпнула Анна первую ложку итальянского десерта и положила в рот. Губы ее сомкнулись, глаза закрылись. – Так пойдет? – медленно растворила она во рту лакомство.

– Неплохо! – запил это глотком кофе Борис.

– Жаль, что очень калорийный, я бы его ела каждый день.

– Вам нечего бояться, вам конституция позволяет.

– Конституция – да, совесть – нет. Хотя я даже как-то пыталась приготовить его дома. Привезла из Италии все ингредиенты. Сыр маскарпоне из Ломбардии, – захватила она ложкой нежную сливочную плоть и показала Борису. – Хотите попробовать?

– Нет, я пас. Боюсь, взбодрю вас в ответ, – засмеялся Борис.

– Не бойтесь, когда я ем десерт, я не опасна. В общем, как хотите, – проглотила она очередной кусочек.

– Да, женщины опасны, только когда голодны, – улыбнулся Борис. – И неважно, какого рода голод.

– Ну, хотя бы печенье? Это же савоярди, – показала темную сторону пирожного Анна, – еще один важный компонент – печенье савоярди, очень воздушное, сугубо итальянское. Вот только вина итальянского у меня не было, по рецепту должно быть вино «Марсала». Я заменила его на то, что было. Получилось ничего, но это на голову выше! – взяла Анна веточку смородины в губы.

– Красиво, – заметил Борис.

– Я съела произведение искусства.

– Искусство, искусство… – задумчиво произнес Борис, – оно все время занималось красивым, даже когда рисовали ужасные вещи, выглядело это притягательно. Взять хотя бы красивую смерть, как на картине «Юдифь и Олоферн» у Микеланджело.

– Или «Колокол Уэски» Хосе Касадо, – вытирая губы салфеткой, вспомнила Анна одну из любимых своих картин, с подвешенной, словно колокол, отрезанной головой.