Год смерти Рикардо Рейса - Жозе Сарамаго Страница 2

Так что 1936 год, впоследствии объявленный им годом смертиРикардо Рейса, застал будущего писателя учеником техникума. По словам самогоСарамаго, именно тогда он и познакомился со стихами великого португальскогопоэта Фернандо Пессоа — тогда еще не всеми признанного и не всеми понятого. ДляСарамаго, что бы он ни говорил, этот год должен был таить в себе некоеностальгическое очарование — оно ощущается в романе, несмотря на предгрозовуюатмосферу «безумных тридцатых», ведь это был год его ранней юности…

Главный герой «Года смерти Рикардо Рейса», вернувшийся вЛиссабон после долгих лет, проведенных на чужбине, во многом повторяет в романетот процесс «открытия» Португалии, который когда-то совершил сам ФернандоПессоа. Ведь тот, кому впоследствии предстояло стать крупнейшим португальскимпоэтом ХХ века, до семнадцатилетнего возраста жил в Южной Африке, где работалего отчим. Пессоа учился там в ирландском колледже, затем в университетеДурбана, а свои ранние стихи писал по-английски. В 1905 году он сошел на берегв лиссабонском порту как чужак, готовясь обрести свою родину, куда вернулсянавсегда.

Литературную деятельность на родине Пессоа начал как критик,публикуя статьи в журнале «Орел», органе португальских символистов —«саудозистов». Близость к символистам впоследствии сменилась другимилитературными увлечениями, но на всю жизнь у него осталось восхищение Бодлером,и в художественный мир Пессоа прочно вошли чуть видоизмененные бодлеровскиесимволы — «бытие — море» и «корабль — душа».

В 1915 году Пессоа вместе с группой молодыхпоэтов-модернистов выпускает журнал «Орфей», ставший событием в историипортугальской литературы. Авторы «Орфея» призывали к ниспровержению«саудозистов», ратовали за обновление структуры стиха. Лиссабонские новаторывсяческими способами бросали вызов добропорядочным обывателям… Однако реальнаяжизнь Пессоа была намного печальнее и прозаичнее, чем можно судить по стихам иманифестам «Орфея». Скромный, одинокий, болезненный поэт никогда не имелпостоянного дома, работал переводчиком в торговых фирмах, часто нуждался,страдал от неуверенности в своих силах. Одиннадцать лет длился его единственныйи безысходный роман с Офелией де Кейрош. Этот «роман в письмах» стал доступенпотомкам, когда переписка Пессоа была опубликована после смерти поэта. СтихиПессоа в те годы лишь время от времени печатались в журналах.

Наконец, в 1921 году Пессоа удается открыть своеиздательство «Олисипо», где увидели свет его стихи, написанные по-английски —три цикла «Английские стихи» и поэма «Антиной». В изящных сонетах нашли своеотражение характерные для философской лирики Пессоа темы: непостижимость чужойдуши, бессилие слов, напряженные поиски высшего смысла бытия — и низкая «маета»будничных забот.

Пессоа по праву принадлежит слава создателя «лингвистическоймодели» современного португальского поэтического языка. Поэт-новатор, он тоэкспериментировал со стихотворной формой, то возвращал блеск и музыкальностьтрадиционным жанрам. Созданные им неологизмы обрели статус литературной нормы.

Сложность творчества поэта-билингва усугублялась еще и тем,что Пессоа создал целую галерею своих двойников-гетеронимов, наделив каждого изних оригинальной биографией и эстетической платформой. В отличие от самогоПессоа, предпочитавшего использовать в своем творчестве традиционнуюпортугальскую метрику, его гетеронимы осваивают самые разнообразные возможностистиха. Учитель и поэт Алберто Каэйро умел видеть гармонию там, где, казалосьбы, она недоступна его создателю Пессоа: мир его хорош даже своимнесовершенством. Возможно, поэтому Пессоа и «убивает» его в 1915 году: всетруднее и труднее становится смотреть на вещи именно так. Воспевающийантичность Рикардо Рейс — врач по специальности — напротив, ни на миг незабывает о бренности этой гармонии и призывает видеть в каждом мгновениивеличайший дар. Еще один гетероним — инженер и поэт Алваро де Кампос, эволюциятворчества которого отчасти напоминает творческий путь самого Пессоа. Это ярчевсего проявилось в стихотворении «Табачная лавка», где поэт виртуозноразыгрывает драму с участием одного актера — самого себя. Он создает образ «человекас мансарды», мечтателя, который разрывается между жаждой воплощения своеготаланта и трагическим сознанием тщеты своих усилий. Смена масок, контрапункт«высокой» и «низкой» действительности служит своеобразными аргументами внескончаемом споре о том, что ужаснее — существование без идеала или жизнь снеосуществимым идеалом. Может быть, это ощущение родства Алваро де Кампоса сФернандо Пессоа и становится причиной подспудной ревности, во всяком случаехолодности, в немногословных отзывах Рейса о нем в романе Сарамаго. Да и самПессоа в разговорах с Рейсом упоминает здесь другого гетеронима без особойтеплоты… Это — в романе, а в своей реальной творческой жизни Пессоа любил«сталкивать лбами» свои создания, заставляя их спорить.

Сборники стихов гетеронимов увидели свет лишь после смертипоэта в сороковые годы, а незаконченный роман-эссе «Книга тревог», подписанныйименем еще одного гетеронима — Бернардо Соареса — только в 1982. В нем Пессоаразвивает свою излюбленную мысль, отчасти проливающую свет на его тягу клитературным мистификациям: нельзя художнику «сводить себя к пределам своего„Я“, человеческая личность многогранна, важно суметь высветить разные ее грани.Самому Пессоа это удалось. Целостность его таланта, сотканного из противоречий,оценили потомки, в том числе и Жозе Сарамаго, на новом уровне воссоздавшийпроблему отношений гетеронима с создателем.

Само заглавие романа — «Год смерти Рикардо Рейса» — задаетопределенное ракурс освещения грядущих в нем событий: когда на первых страницахромана Рикардо Рейс сходит на пристань в лиссабонском порту, мы уже знаем, чтовремя его жизни жестко ограничено. Поэтому, хотя сам Рейс ведет себя какчеловек, который не знает об этом, для нас каждый его шаг, жест и словоприобретают особый смысл и трагическое значение, особую ценность и вес — этопоследние стихи, последние встречи, последние открытия. Любой поступок герояобретает статус экзистенциального выбора. Поневоле присутствует и еще одинаспект восприятия событий, почти детективный и жутковатый, хотя и весьмаувлекательный. Мы гадаем, как именно, от чего погибнет Рикардо Рейс? Играя считателем, Сарамаго делает множество тонких обманных ходов. Он вводит вповествование и «готический» мотив преследования Маски Смерти на карнавале, инаделяет героя тяжелой болезнью… Рейс может быть задавлен толпой на митингах,шествиях, паломничествах… Наконец, существует весьма вероятный шанс для героябез вести пропасть в подвалах тайной полиции, которая инстинктивно, но весьмаотчетливо чувствует непохожесть «чужака» Рейса на благонадежных граждан. Эталиния, по мысли Сарамаго самая вероятная из нереализовавшихся, не завершаетсятрагически только чудом: агент Виктор, «ведущий» Рейса, видимо, просто неуспевает произвести столь желанный «захват». Его опережает поэт ФернандоПессоа, «уводя» свой вымысел, часть своей души, прочь из этого мира, города игода.

Рикардо Рейс у Сарамаго удачливее Пессоа, прочнее устроен вжизни — он не знает, что такое изматывающие будни клерка, недостаток денег. Нопроживая и в респектабельном отеле «Браганса», и в своей отдельной квартире, онтак же бесприютен и одинок, как и его создатель, так же измучен сомнениями.Узнав о смерти Пессоа, Рейс возвращается на родину с намерением «занятьпустующее место» в португальской поэзии, но, как ни странно, пишет свои стихи«в ящик стола», так что даже близкие ему женщины не догадываются, что этотсуховатый врач — поэт. Он хочет жить только поэзией, но загипнотизированпроисходящими событиями реальной жизни в стране и в мире. И — опять парадокс —не принимает в этой жизни деятельного участия, а только скользит поповерхности, не в силах отвести от нее глаз. С обреченностью джойсовскогоЛеопольда Блума герой Сарамаго бродит и бродит по Лиссабону. Параллели с«Улиссом» здесь возникают не только, когда речь идет о сюжете. Сарамаго создаетв своем романе образ города-мифа, заставляя Рейса до изнурения ходить отпамятника к памятнику, переводя беспокойный взгляд с площадей на водную гладь.С водами реки Тежу и морем связаны поэтические традиции, на «пересечении»которых возводит свой роман Сарамаго — традиция Камоэнса и традиция Пессоа.