Бог не играет в кости - Алекс Тарн Страница 2

Обернувшись полотенцем, Берл сел на диван и принялся гипнотизировать телефон. Условленное время звонка — с шести до семи, утром и вечером, дважды в сутки. Но телефон упрямо молчал, не желая поддаваться гипнозу, молчал вот уже четвертые сутки. Стрелка настенных часов дерулась и, издевательски помедлив, перевалила на восьмой час. Теперь уже все. Сегодня уже не позвонят. Может быть, завтра утром… А собственно говоря, чего расстраиваться? В кои веки отдыхаешь. Расслабься, парень, поплавай, позагорай… чем плохо? На кой черт тебе сдался этот звонок? Ну, как… А вот так!

Берл вздохнул. Он просто давно уже отвык сидеть без дела. Вообще-то и здесь, на берегу синайской Ривьеры, в туристском поселке Дааб, он оказался по делу. Сюда должен был приехать некий серьезный мужчина по имени Збейди, приехать за деньгами. Деньги, проходящие через Збейди, имели неприятную тенденцию превращаться затем в оружие, а оружие — в кровь израильтян. Такая вот цепочка. Конечно, можно было бы заняться самим Збейди, но это не выглядело разумным. Сладко место пусто не бывает. Не успеешь оглянуться — придет другой, пока неизвестный, поди вычисляй его, выцеливай, выслеживай. Нет, цепочку следовало обрубить у самой стенки, с первого звена. Надо было найти источник денег, найти и закупорить. Террор может обойтись без оружия, без обученных исполнителей, без сильных лидеров, без всего, кроме денег. Без денег террор бессилен.

А деньги шли откуда-то из Европы, а может быть, через Европу, чтобы избавить их от слишком явного запаха арабской нефти, контрабандного табака, азиатского опийного мака. В самом деле, отчего бы им не пахнуть французскими духами, бельгийским шоколадом или добрым немецким пивом? Так или иначе, от Берла требовался изрядный нюх, чтобы определить настоящий источник. И старина Збейди, денежный курьер Исламского Джихада и Братьев-мусульман, должен был послужить первой приманкой в этой большой охоте. По надежной информации, очередную передачу планировали произвести именно здесь, в Даабе, где естественность контакта европейских туристов с местными бедуинами и приезжими арабами представляла собой идеальное прикрытие. Проблема для Берла заключалась в том, что время передачи было известно только ориентировочно: плюс-минус неделя. Теперь он сидел на даабском берегу в вынужденном бездействии, ожидая телефонного инструктажа с более точными координатами курьера, которые предполагалось выяснить только в самый последний момент.

— Охо-хо… — Берл потянулся и стряхнул с себя невеселые мысли. Отдыхай, парень, завтра непременно позвонят. Было уже темно, когда он вышел из гостиницы. Единственная улочка Дааба сияла ярко освещенными лавками. Медная чеканка, дешевые украшения, бедуинские ковры соседствовали с непременными китайскими безделушками и «настоящими» золотыми Роллексами по десять долларов штука. Праздная расслабленная толпа медленно фланировала в сторону моря, туда, где уже поджидали гостей десятки ресторанов, выставив на подносах у входа свежевыловленную рыбу — выбирай, не хочу. Но у продавцов имелись на этот счет другие планы.

— А вот — кому ковры ручной работы?

— Эй, красивая, заходи, бусы в подарок!

— Часы! Часы!

— Ах, какая у тебя дочка! Продай за сто верблюдов! Нет? Двести! Нет? Ну, тогда купи что-нибудь…

— Зайди ко мне, куда торопишься? Здесь не торопятся, разве не знаешь?

И люди, улыбаясь, заходят в лавки, потому что здесь и вправду никто никуда не торопится, а навстречу улыбается от кальяна толстый усатый хозяин, и шустрые помощнички, пересыпая каждый шаг шутками-прибаутками, вертятся вокруг, расстилая волшебные ткани, снимая со стен ковры-самолеты, прилетевшие сюда прямиком из тысячи и одной ночи. А эта, тысяча вторая, лениво лежит на боку, упираясь голыми пятками в темную гряду синайских гор, свесив в море черные бедуинские косы, и тоже не торопится ровным счетом никуда; да и само море, заразившись общей неторопливостью, успокаивается, и шепчет что-то берегу, и лижет его губы нежным соленым языком.

Берл медленно продвигался к бухте, с переменным успехом уклоняясь от приказчичьего гостеприимства. На полдороге он позаимствовал безмятежную улыбку у красавицы-блондинки, которая самозабвенно булькала кальяном у входа в одну из лавчонок, и теперь эта улыбка не слезала с его собственных губ, делая его похожим на всех обитателей синайского земного рая, временных и постоянных. И потом, возлежа на подушках рыбного ресторана у самой кромки воды, глядя на бухту, расцвеченную гирляндами разноцветных фонариков, терпеливо ожидая заказанный полтора часа назад акулий стейк, Берл в очередной раз удивился своей абсолютной расслабленности, поразительному душевному равновесию, которое Синай непостижимым образом внушает любому человеку, попадающему в колдовское поле его тяготения. Но где же еда, черт возьми?

Повинуясь его поднятой руке, подошел официант.

— Что угодно господину?

Берл заставил себя открыть рот. В тотальной расслабухе души и организма даже язык у него насилу ворочался.

— Господин интересуется судьбой акулы, — сказал он. — Скоро будет два часа, как вы приняли у меня заказ. Вы что, уговариваете рыбу вырезать себе стейк добровольно?

Официант рассмеялся, показывая, что юмор клиента оценен должным образом.

— Стейк будет готов через несколько минут. У нас маленький ресторан, господин. Мы начинаем готовить только после заказа и готовим с душой, не торопясь. В Даабе вообще никто не торопится — разве господин еще этого не понял?

Берл примирительно кивнул, соглашаясь, и откинулся на подушки. Перед ним на низком столике горела стеариновая свеча в подсвечнике, сооруженном из обрезанной сверху пластиковой бутылки из-под колы. Над головой между крупными звездами покачивалась гирлянда разноцветных лампочек. Море хрупало галькой прямо под подушкой. Хруп-хруп… интересно, что сейчас поделывает рыба-попугай? Дрыхнет, небось, без задних плавников. И никуда не торопится, заметьте. В Даабе вообще никто никуда не торопится. Господин понял.

* * *

Звонок раздался ровно в шесть утра, как раз, когда Берл брился. Он неловко подхватил трубку, пачкая ее в белой бритвенной пене.

— Алло!

Голос в трубке был женским и, в противоположность даабской традиции, ужасно торопливым.

— Алло! Коби? — она не стала ждать ответа и затараторила без передышки. — Я так по тебе соскучилась, мамми! Когда же ты вернешься к своей мамочке?

Берл поморщился. Мамми… к мамочке… Могли бы придумать что-нибудь менее пошлое.

— Что ты там поделываешь? — продолжала бойкая собеседница. — Небось ведь, трахаешь всех подряд, гангстер ты эдакий. Ну подожди, вернешься, я задам тебе трепку! Шучу, мамми, шучу…

— Гм… — вставил Берл, не зная, протестовать или смеяться.

— А пока я шлю тебе надзирательницу, понял? — трубка противно захихикала. — Мою подружку Лиору со своим хахалем. Уж она-то за тобой присмотрит! Шучу, мамми, шучу…

— Здорово! — сказал Берл с фальшивым энтузиазмом. — А когда они приезжают?