Доктор Данилов на кафедре - Андрей Шляхов Страница 2

— Именно так мне студенты и ответили, Андрей Евгеньевич. Ординатура научит.

— Разве не так? — Кулешов удивленно вскинул белесые брови.

— Не совсем так, — поправил Данилов. — Иначе зачем учиться шесть лет? Лучше уж сразу поступать в ординатуру. Это же какая экономия времени и денег!

— Не надо ерничать! — попросил Кулешов. — И передергивать тоже не надо.

— Я? — искренне удивился Данилов. — Я не передергиваю. Вы говорите, что в ординатуре всему научат, а я интересуюсь — зачем тогда нужно просиживать шесть лет в институте?

— Институт дает фундаментальные знания, — надул и без того круглые щеки Кулешов. — Закладывает основы…

— Как, если студенты пятого курса не отличают алкалоза от ацидоза? — Данилов улыбнулся понимающе и в то же время иронично. — И соответственно, не представляют, чем грозят организму такие состояния…

— Вы перегибаете палку, — поморщился Кулешов. — Двенадцатая группа на хорошем счету…

Данилов улыбнулся еще раз, саркастически.

— …во всяком случае, не хуже других! — веско сказал Кулешов. — Яна Зиновьевна ими довольна, а она работает на кафедре не первый год.

Данилов понял, что ему указали на его место, последнее с конца. Если ты на кафедре без году неделя, то нехрена лезть в учебный процесс и оценивать знания пятикурсников. Лучше, мол, свои собственные оцени.

— Если двенадцатая группа не хуже других, то это ужасно, Андрей Евгеньевич.

— Почему, Владимир Александрович?

— Потому что абсолютная незамутненность сознания, я хотел сказать — полное отсутствие знаний у будущих врачей. Это ужасно. Без преувеличения. И если так обстоят дела в нашей академии, что же можно сказать о…

— Давайте не будем обобщать! — взвизгнул Кулешов. — Вы для этого недостаточно компетентны!

— Я исхожу из сказанного вами, — парировал Данилов. — Вы сказали, что двенадцатая группа не хуже других, я и…

— Знаете, что я вам скажу, Владимир Александрович! — вспылил Кулешов. — С вами тяжело разговаривать!..

«Я же не прошу, — изобразил на лице удивление Данилов. — Вы же меня сами вызвали».

— Вызвал! И не только по поводу двенадцатой группы!

«Мать честная! — удивился Данилов. — Где же еще я прокололся?»

— На вас жалуются местные анестезиологи…

Это означало — больничные, врачи из отделения.

— …вы со студентами дезорганизуете их работу. Скажите, пожалуйста, зачем вам понадобилось водить третий курс в операционные?

— Что-что? — переспросил Данилов, думая, что ослышался.

— Вы водите табуны студентов третьего курса в операционные, — повторил Кулешов, — мешаете работать докторам, они уже жаловались.

— «Табуны» применительно к студентам — это звучит! — оценил Данилов, с удовольствием замечая, как наливается красным цветом лицо Кулешова. — Только я, с вашего позволения, Андрей Евгеньевич, вожу группы. И по предварительному согласованию с заведующим отделением, а не просто так.

— Но зачем? На кафедре же есть учебные аппараты…

— В рабочем состоянии всего два, — напомнил Данилов. — И у всех наших аппаратов есть один существенный недостаток.

— Какой?

— К ним никто не подключен, — объяснил Данилов. — А в операционной совсем другое дело, там — настоящая анестезиология, а не…

— Я вас понял! — перебил Кулешов. — Только учтите, что настоящая, как вы выражаетесь, анестезиология третьему курсу не нужна. Еще не факт, что кто-то из ваших студентов решит стать анестезиологом, а работу своих коллег вы этими посещениями дезорганизуете. Привыкайте обходиться учебным материалом, что есть на кафедре, а в операционные пусть ходят ординаторы, им это реально надо.

— Но в перечне практических знаний и навыков, которыми должен овладеть студент третьего курса, значится определение стадии и глубины наркоза по клиническим признакам, — Данилов для наглядности начал загибать пальцы на правой руке, — профилактика и купирование регургитации [5]и рвоты в период вводного наркоза, выбор метода премедикации [6]в зависимости от состояния больного и срочности оперативного вмешательства… На манекенах мы только интубацию трахеи отрабатываем.

— Что третий курс может понимать в выборе метода премедикации! — Кулешов всплеснул руками. — Расскажите и попросите пересказать — этого вполне достаточно. Не осложняйте жизнь себе и людям!

— Я не осложняю никому жизнь, Андрей Евгеньевич, — возразил Данилов, — я стараюсь сделать свою работу так, чтобы мне не было потом стыдно. А то ведь всякие случаи бывают…

— Какие именно? — вскинулся Кулешов.

— Разные.

Вдаваться в подробности Данилову не хотелось, потому что они могли навредить другим людям.

А можно было бы рассказать, как ординатор второго года Бушмин стеснительно и конфиденциально попросил Данилова показать, как работает наркозный аппарат японской фирмы «Миракл». Ничего особенного, аппаратов много, все и не изучишь, но миракловский аппарат относился к одним из самых распространенных, и в семьдесят седьмой больнице, где базировалась кафедра, использовался уже лет пять. Так что же мешало в первый же год ознакомиться с аппаратом? Одно из двух — или дурака валял молодой человек, или сразу же так «запрягли» на кафедре (это тут делать умели), что ни на что другое времени уже не оставалось. Кого статьи с монографиями писать посадят (их только подписывают корифеи, но пишут ординаторы, аспиранты или ассистенты), кого, по просьбе больничной администрации, в реанимацию дежурить отправят, дырки в графике затыкать. Дежурить, конечно, хорошо для опыта, но опыт получается односторонним, сугубо реанимационным, без анестезиологического.

— Куда-то не туда пошел у нас разговор, — Кулешов в раздражении хлопнул ладонями по подлокотникам своего кресла и покачал головой. — Создается такое впечатление, что вам, Владимир Александрович, доставляет удовольствие делать все наперекор.

— Нет, — Данилов покачал головой. — Отнюдь. Просто я стараюсь проводить занятия не по принципу «и так сойдет», а так, чтобы от них студентам была польза. Это же практические занятия, не так ли, Андрей Евгеньевич?

— Да, — подтвердил Кулешов.

— Ну, хоть по какому-то вопросу у нас с вами есть единое мнение, — пошутил Данилов, желая разрядить обстановку.

Зря пошутил, только подлил масла в огонь, пылавший в душе Кулешова. Андрей Евгеньевич поджал губы, поиграл желваками и уже откровенно недружелюбно выдал: