Прошло семь лет - Гийом Мюссо Страница 2

«Это уж слишком!» — взорвался он, заталкивая пакет в глубину полки. И в сердцах со всей силы хлопнул дверцей платяного шкафа, готовый броситься к Камилле и высказать ей все, что он думает. Однако, сам не зная почему, толкнул дверь еще и в ванную. Взял косметичку с туалетными принадлежностями, высыпал их и наткнулся на блистер с таблетками. Цифры указывали порядок, в каком следовало их принимать. Первый ряд был уже начат. Руки у Себастьяна затряслись. По мере того как он осознавал, что именно произошло, гнев сменила паника: его дочь пятнадцати лет принимает противозачаточные таблетки!

— Бак! Домой! Возвращаемся!

Пробежав два круга, ретривер свесил язык набок. Он умирал от желания перепрыгнуть через решетку и поплавать в огромном сверкающем водоеме. Камилла все прибавляла скорость и последний отрезок пробежала, точно спринтер. Три раза в неделю для поддержания формы она бегала в Центральном парке по дорожке, огибающей водоем, длиной в два с половиной километра.

Пробежка закончилась, Камилла стояла, опустив руки, стараясь отдышаться. Потом тронулась в обратный путь, пробираясь среди велосипедистов, мотороллеров и детских колясок.

— Дома есть кто? — спросила она, открывая дверь.

И не дожидаясь ответа, через три ступеньки помчалась наверх, к себе в комнату.

«Живее, живее, — подгоняла она себя, — а то опоздаешь!»

Быстренько под душ, намылилась, сполоснулась, вытерлась, надушилась. И остановилась перед шкафом, выбирая, что надеть.

«Самый ответственный момент дня!..»

Камилла училась в лицее Иоанна Крестителя, католической средней школе для девочек. В элитной школе для золотой нью-йоркской молодежи. Школе, известной своими строгими правилами с обязательным ношением формы: плиссированная юбка, жакет со значком школы, белая блузка и головная повязка.

Строгую, даже аскетичную, элегантность можно было оживить какой-нибудь дерзкой деталью. Камилла обернула вокруг шеи галстук-лавальер и провела пальцем в помаде по губам, чуть-чуть подкрасив их в малиновый цвет.

Облик идеальной школьницы оттенит ярко-розовая сумка, подарок на день рождения, которую Камилла решила прихватить с собой.

— Привет, пап! — поздоровалась она, присаживаясь к столу в центре кухни.

Отец в ответ ни слова. Камилла подняла голову и посмотрела на него. Отлично смотрится в этом костюме. Это она посоветовала ему итальянскую модель: в слегка приталенном пиджаке с чуть приподнятыми плечами фигура выглядит что надо. А лицо озабоченное, взгляд устремлен в пустоту. Встал у окна и ни с места.

— С тобой все в порядке? — забеспокоилась Камилла. — Хочешь, я налью тебе еще кофе?

— Нет.

— Ну как хочешь, — весело отозвалась она.

Аппетитный запах поджаренных тостов плавал по кухне. Девочка налила в стакан апельсинового сока, развернула салфетку, и из нее… выпала пластинка с таблетками.

— Ты… Ты можешь мне объяснить… — начала она оскорбленным тоном.

— Это ты должна мне объяснить! — разъяренно вскинулся отец.

— Ты рылся в моих вещах! — негодующе продолжала она.

— Не уходи от ответа! Почему в твоей косметичке противозачаточные таблетки?

— Это мое личное дело.

— Не может быть личных дел в пятнадцать лет!

— Ты не имеешь права за мной шпионить.

Себастьян сделал шаг к дочери, угрожающе наставив на нее указательный палец.

— Я твой отец и имею право на все!

— А я хоть на что-то имею право?! Ты хочешь контролировать все: с кем я дружу, куда хожу, письма, которые пишу, фильмы, которые смотрю, книги, которые читаю!..

— С семи лет я воспитываю тебя один и…

— Ты сам захотел воспитывать меня один!

Себастьян стукнул кулаком по столу.

— Отвечай на мой вопрос: с кем ты спишь?

— Тебя это не касается! Я не должна спрашивать у тебя разрешения. Это моя жизнь, и я уже не ребенок.

— Тебе еще рано вступать в сексуальные отношения! Это глупо и безответственно! Чего ты добиваешься? Хочешь сломать себе жизнь? А ведь ты знаешь, что через несколько месяцев конкурс Чайковского!

— Меня уже тошнит от скрипки! Мне плевать на конкурс! Я туда не поеду! Вот все, чего ты добился своим контролем!

— Ну, это мы еще посмотрим! Не так все просто! Сейчас ты должна играть по десять часов каждый день, и будешь играть! Иначе у тебя нет шанса чего-то добиться! А ты покупаешь супертрусы и туфли, которые стоят дороже всего обмундирования Бурунди!

— Перестань ко мне придираться! — повысила голос Камилла.

— А ты перестань наряжаться как шлюха! Ты… Ты вся в мать! — заорал Себастьян, окончательно выйдя из себя.

От неожиданной грубости и злобы Камилла онемела, но уже через секунду пошла в наступление.

— А ты сумасшедший! Мерзкий сумасшедший!

Это она напрасно. Себастьян вне себя влепил ей с размаху пощечину.

Камилла потеряла равновесие и оказалась на полу вместе с табуретом.

В первый миг она застыла в недоумении, стараясь понять, что произошло. Потом начала медленно подниматься. Пришла в себя, подхватила сумку, твердо решив ни секунды больше не оставаться рядом с этим обидчиком и тираном.

Себастьян попытался удержать ее, но она отвела его руку и ушла, даже не прикрыв за собой дверь.

Автомобиль-купе с затемненными стеклами выехал на Лексингтон-авеню и поехал в сторону Семьдесят третьей улицы. Себастьян опустил солнцезащитную шторку, иначе солнце било прямо в глаза. Погода осенью 2012 года стояла какая-то неправдоподобная. Себастьяна угнетала ссора с Камиллой, он переживал и чувствовал свою полную беспомощность. Первый раз в жизни он поднял на нее руку. Он понимал, как обидел и унизил любимую дочь, раскаивался и ругал себя за пощечину. Но и его можно понять: он сделал это от отчаяния.

Мысль о том, что у его дочери началась сексуальная жизнь, приводила его в неистовство. Слишком рано! Преждевременно! Под удар поставлены все его надежды, все планы, которые он построил относительно ее будущего! Скрипка, учеба, возможные профессии — все было спланировано, выстроено, расчерчено, как нотная бумага. Ничто не имело права вторгаться сюда и разрушать его планы!

Пытаясь успокоиться, он старался дышать как можно глубже и смотрел в ветровое стекло, любуясь осенью. В этот ветреный день тротуары Верхнего Ист-Сайда были засыпаны пламенеющей золотом и багрецом листвой. Себастьян любил свой аристократический, забывший о беге времени квартал, где обитал высший свет Нью-Йорка. Обитель комфорта действовала умиротворяюще благодаря своей строгости и сдержанности. Оазис, избавленный от бурь и потрясений.