Титаны - Эдуард Лимонов Страница 2

Хорошо бы нам, друзья, не напиваться допьяна. Я, откровенно говоря, чувствую себя после вчерашней попойки довольно скверно, и мне нужна некоторая передышка, как, впрочем, по-моему, и большинству из вас: вы ведь тоже вчера в этом участвовали; подумайте же, как бы нам пить поумеренней.

Аристофан:

Ты совершенно прав, Павсаний, что нужно всячески стараться пить в меру. Я и сам вчера выпил лишнего.

Эриксимах:

Агафон, в силах ли ты пить?

Агафон:

Нет, я тоже не в силах.

Эриксимах:

…Если вы, такие мастера пить, сегодня отказываетесь… Сократ не в счет, он способен и пить, и не пить, так что как бы мы ни поступили, он будет доволен. А раз никто из присутствующих не расположен, по-моему, пить много, я вряд ли кого обижу, если скажу о пьянстве всю правду. Что опьянение тяжело людям, это мне, как врачу, яснее ясного. Мне и самому неохота больше пить, и другим я не советую, особенно если они еще не оправились от похмелья.

Собравшиеся решают провести свой пир с пользой. Пить, не напиваясь. Эриксимах предлагает, чтобы каждый произнес похвальный тост, сказал бы как можно лучшее похвальное слово Эроту, такому могучему и великому богу любви.

Первым свой тост произносит Федр. «Умереть друг за друга готовы только любящие, причем не только мужчины, но и женщины. Ахилл погиб во имя Патрокла, однако вот Орфей не смог отдать свою жизнь во имя возлюбленной Эвридики, потому в Аиде он видит только ее призрак».

На самом деле в тексте «Пира» Федр говорит долго, свободно плавая по родной греческой мифологии (как и все последующие ораторы), однако нам с вами эти исторические и мифологические примеры ничегошеньки не говорят, незачем их пересказывать.

Следует объяснить, однако, что в те далекие времена под «философией» подразумевались именно разговоры об истории и мифологии, длинные и на современный вкус вполне себе отвлеченные, призванные продемонстрировать эрудицию «философа».

Павсаний говорит о двух Эротах. И о двух Афродитах, к которым Эроты привязаны. Плотская любовь находится под покровительством Афродиты пошлой и Эрота пошлого, а вот Афродита небесная и Эрот небесный покровительствуют любви к юношам. «Одержимые такой любовью обращаются к мужскому полу, отдавая предпочтение тому, что сильней от природы и наделено большим умом».

Далее Павсаний оглашает идеи, которые современный российский суд признал бы пропагандой гомосексуализма в ее самой тяжелой форме. «Ибо любят они не малолетних, а тех, у кого уже обнаружился разум, а разум появляется с первым пушком». Дальше нам следовать за Павсанием опасно, оставим Павсания с его страстью к умным подросткам «с пушком».

Следующий тост произносит врачеватель Эриксимах. Ничего значительного он не говорит. Что любовь заключается даже в борьбе двух начал: больного и здорового. Что любовь может содержаться даже в климате. Этот тост автору «Пира» не удался. На самом деле этот тост тоже длинный, я вас избавляю от него. Зато, прочитав мое эссе, вы сможете похваляться перед девушками своими знаниями античной литературы — и да поможет вам Эрот склонить девушек к соитию.

Аристофан, все время икавший, наконец, справился с икотой. Ему слово.

Аристофан рассказывает собравшимся, что когда-то люди были трех полов: мужчины, женщины и андрогины, «страшные своей силой и мощью», поскольку у каждого было четыре руки и четыре ноги. Андрогины при желании могли передвигаться как живые колеса, с огромной скоростью укатываясь, куда им было нужно, всеми руками и ногами. Боги стали страшиться андрогинов, и потому Зевс взял и разрезал каждого андрогина пополам, а Аполлон залечил получившиеся половинки (Аристофан смешно описывает, как Аполлон скручивал кожу на месте разреза в пупок). Однако половинки стали страдать друг без друга. И пытаться воссоединиться. Тост Аристофана самый оригинальный и запоминающийся, надо признать. Вот откуда пошло знаменитое откровение Plato о том, что у каждого человека есть его половинка и что они некогда составляли единое целое. Из «Пира».

Хозяин дома поэт Агафон, как положено поэту, хвалит самого Эрота. И как красавец утверждает, Эрот — самый красивый бог, самый молодой из богов (Агафон моложе всех на пиру), через любовь Эрот приносит мир. Эрот — отец роскоши и неги, радостей, страстей и желаний.

Следующим тост произносит Сократ.

Сократ, по своему обыкновению, вначале задает вопросы соседу, поэту Агафону. Вдвоем они выясняют, что Эрот — это любовь направленная, а ее предмет — «то, в чем испытываешь нужду».

Портрет Эрота великий Сократ, недолго думая, списывает с самого себя, так же как это сделал Агафон. У того Эрот красивый, как Агафон, у Сократа же он уродлив, как Сократ.

«Эрот беден, некрасив, груб, не обут, бездомен, однако он храбрый, смелый, всю жизнь занимается философией; он искусный колдун, чародей и софист. По природе своей он ни бессмертен, ни смертен. Он находится также посередине между мудростью и невежеством».

«Любовь, внушаемая Эротом, — это путь к бессмертию: деторождению или увековечиванию в истории своего имени».

Сократ закончил свою речь.

Тотчас после тоста Сократа «в наружную дверь застучали так громко, словно явилась целая ватага гуляк, и послышались звуки флейты.

— Эй, слуги, — сказал Агафон, — поглядите, кто там, и, если кто-то из своих, просите. А если нет, скажите, что мы уже не пьем, а прилегли отдохнуть.

Вскоре со двора донесся голос Алкивиада, который был сильно пьян и громко кричал, спрашивая, где Агафон, и требовал, чтобы его провели к Агафону. Его провели вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и другими спутниками, и он, в каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с великим множеством лент на голове, остановился в дверях и сказал:

— Здравствуйте, друзья! Примете ли вы в собутыльники очень пьяного человека, или нам уйти? Но прежде мы увенчаем Агафона…»

Великолепная сцена! Аристократ, полководец, красавец, ночью, в венке, пьян и весел, гуляет по афинской прославленной деревне. Пришел к философам. Ленты свисают с венка из плюща и фиалок.

Но продолжим повествование:

«И тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себя ленты, чтобы повязать ими Агафона, ленты свисали ему на глаза, а потому он не заметил Сократа и сел рядом с Агафоном, между ним и Сократом, который потеснился».

Вдруг Алкивиад узнает Сократа:

«О Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка — внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты явился на этот раз? И почему ты умудрился возлечь именно здесь, а не рядом с Аристофаном или с кем-нибудь другим, кто смешон или нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?»