Убийства мальчиков-посыльных - Перихан Магден Страница 2

Тут мои глаза отчего-то наполнились слезами, голос сильно задрожал, и я проговорил:

— Я не писал сентиментальных арий, начинавшихся минором и кончавшихся мажором. Ругал самыми ужасными словами, какие только могут быть, некоторых классиков, чья музыка считалась священной. Ну, еще, по правде, не сдал несколько предметов; но никогда нельзя никого выгонять.

— Какое совпадение, у меня с собой отличный коньяк! — сообщил карлик. — Давайте выпьем и поговорим о чем-нибудь другом.

Мы полили коньяком мою справку об отчислении, выкинули ее в окно и побеседовали на другие темы. Я задремал. Когда я раскрыл глаза, поезд стоял на большой станции. Изабель тоже спала, посапывая, под норковой пелериной. А господин карлик сидел совершенно ровно, вперив в меня взгляд горящих глаз.

— Вы проспали несколько часов, — сказал он. — И Изабель тоже. Она так счастлива, что познакомилась с вами, что этой ночью ей даже не приснилось ни одного кошмара про смерть. Изабель очень боится смерти. — Он замолчал, уставился в одну точку прямо перед собой и произнес: — Она вот-вот умрет. Умрет скоро милая моя, и ей очень страшно. Единственное, чего я хочу, — избавить ее от страха. Смерть ведь не так уж страшна. Только она не останется одна, я тоже…

Он не договорил и перевел взгляд огромных синих глаз, сверкавших, как у сумасшедшего, на окно. Я тоже посмотрел в окно и как-то волей-неволей принялся наблюдать за людьми на станции. Ух ты, а это что такое?

Шестеро странно одетых людей окружали невероятно красивого смуглого юношу с длинными черными волосами до плеч. На нем были белые длиннополые одежды, а на ногах — римские сандалии. Взгляд его мечтательных, изумительных глаз возвещал об иных, лучших мирах. Юноша держал павлинье перо и небрежно им обмахивался. Я пригляделся повнимательнее — не было у него никакого павлиньего пера, мне просто показалось. В руках у него была только старая книга в черном переплете. У меня перехватило дыхание, а еще — забилось сердце.

Карлик сообщил:

— Маньчжурский принц. Принц и, как считают некоторые, новый Мессия.

— Маньчжурский принц? — удивился я.

Принц со свитой вошел в соседнее купе.

— Маньчжурия — весьма бедное государство, — заговорил карлик. — Он принц, но нашли его англичане, когда он на улице гонял в грязи мяч с другими мальчишками. Едва увидев его, англичане поняли, что он — именно тот, кто им нужен. «Вот настоящий Мессия!» — сказали они. Ясно, что их поразило его лицо, его сверхъестественная красота. Из Маньчжурии мальчика быстренько вывезли. Говорят, мать принца была алкоголичкой. Зато ирландских кровей. Вдобавок у нее на правой ноге было шесть пальцев. А еще она занималась антропологией и всю жизнь прожила в Маньчжурии. Умерла при родах принца. С ума сойти, какие подробности, да?! Рассказываю вам только то, что слышал сам. Дабы земная грязь не замарала его душу, англичане обрекли Принца на полное одиночество. Новый Мессия, он же маньчжурский принц, не любит людей, не может любить их — это ясно по выражению его лица. И с этим его чувством невозможно не согласиться, если вспомнить, как две тысячи лет назад за любовь к людям пострадал Иисус. Кроме души, англичане тщательно берегут его тело — тело, столь измотанное в духовных странствиях. Вот, собственно, все, что я знаю. Думаю, больше меня не знает никто.

Пока карлик рассказывал мне о принце, Изабель проснулась и принялась чертить указательным пальцем в воздухе круги. Так как перед сном она сняла свой колпак, мне теперь было видно ее голову: на лбу выделялись следы глубоких швов. А в ухе сверкала бриллиантовая серьга в виде бабочки.

Карлик мило рассмеялся — своим особенным смехом.

— О господи, Изабель. Нет, ты ничего, ничего не забываешь, — сказал он, любовно глядя на нее.

Изабель рассмеялась, продолжая чертить круги.

— Изабель напоминает мне, что я забыл рассказать вам еще об одной детали, — сказал карлик. — Англичане пожелали, чтобы новый Мессия или, как его называют некоторые, маньчжурский принц, получил классическое образование. Он три года специально занимался, брал частные уроки у лучших преподавателей, чтобы сдать вступительные экзамены в Оксфорд. Результат был по-настоящему плачевным: весь экзамен он рисовал на бумаге улиток. Ладно бы еще рисунки были хороши, а то получились каракули как у пятилетнего ребенка, если не хуже. Когда нам об этом рассказывали, Изабель так смеялась, что чуть не упала на пол.

Изабель мило улыбнулась. Было ясно, что она больна, очень больна, и те дни, когда она падала от смеха на пол, далеко позади.

— У Изабель очень красивая сережка, — сказал я. — И у вас запонки и булавка для галстука тоже. Знаете, я до сих пор никогда не видел таких дорогих украшений.

Не успев договорить, я покраснел до корней волос. Как бы я ни старался избегать бестактностей, все равно я всегда что-нибудь ляпну. А разве в жизни все не так же? Разве обычно мы не страдаем от того, от чего пытаемся убежать?

Изабель и карлик затряслись от смеха. Вытирая лиловым шелковым платком навернувшиеся слезы, карлик сказал:

— Ах, как вы бестактны. Именно это делает вас таким приятным, таким забавным. У вас на языке то, о чем вы еще и подумать не успели. Нет, поверьте, вы очень, очень милы.

Изабель не смеялась, а издавала какие-то хриплые звуки, которые трудно было назвать смехом. Я подумал, что с легкими у нее тоже плохо. И, поверьте, тут-то уж язык попридержал.

— В моей профессии все эти «дорогие украшения» необходимы, — начал объяснять карлик. — Насколько у вас ценные украшения, настолько ценные подарки будут вам вынуждены дарить другие. Не обязательно, конечно, а по желанию. Это вызывающе, это провоцирует, втягивает в соперничество. И знаете что, дорогой друг? Как деньги притягивают деньги, так и драгоценности притягивают драгоценности. К тому же это удачное вложение средств: они занимают мало места, их легко носить и они повсюду в цене.

— Да-а-а, — выдавил я все-таки. На этот раз мой голос прозвучал глухо. Что же это у карлика, у этого господина карлика, была за профессия, что ему делали такие подарки?

Тут в дверь нашего купе вежливо постучали.

— Входите, — произнес господин карлик. — Входите, пожалуйста.

Вошедший был одним из тех странно одетых англичан, сопровождавших маньчжурского принца, — высокий, светловолосый, с крючковатым носом. Он холодно улыбнулся: это была знаменитая дежурная английская улыбка, когда улыбаются только потому, что «так нужно». В руках он держал полную корзину великолепного спелого инжира. Вытянув длинные руки, он поставил ее передо мной.

— Это от Его Величества Мессии для вашей матери, — сказал он, чеканя слова, как какой-нибудь оксфордский профессор. — Его Величество Мессия попросил меня передать вам одну просьбу и выразил надежду, что вам будет нетрудно ее исполнить: ваша матушка…

— Ага, мамочка очень любит инжир, — бестактно перебил его я. — Передайте маньчжурскому… э-э-э… Его Величеству Мессии мою глубокую благодарность. Конечно, от имени мамочки.