Мария в поисках кита - Виктория Платова Страница 2

— Х-ха! Про наших сучек такого не скажешь. Даже за вход не заплатили!

— Ну пожалуйста, Анхель-Эусебио, не говори так! Ты всегда был добрым к ним! Всегда был милосердным…

— А еще я был идиотом, раз втравил тебя в эту историю. У тебя и до нее голова не отличалась крепостью, а теперь и вовсе…

— Как же иначе, Анхель-Эусебио? Один бы ты точно не справился, нет? А я твой единственный друг!..

— С чего ты взял?

— С того, что ты мой единственный друг.

— Х-ха! То, что я твой единственный друг, вовсе не подтверждает факта, что ты являешься моим единственным другом.

— Но и не опровергает его!

— М-м-м… Чертов Маноло! Ты совсем меня запутал!.. А самое удивительное, что запутка эта имеет вполне научное название, уж поверь. Я об этом читал.

— Ты всегда читаешь… Это ли не доказательство ума?

— Поверь мне, совсем не это. Но будь я философом, как… Быстро назови мне имя какого-нибудь философа!

— Ну не знаю… Может быть… Может быть — тот парень из фильма, который мы смотрели перед праздником Трех Королей? Помнишь? Тот парень постоянно писал в блокнотах, на доске и просто на бумажках… И ему являлись разные люди…

— Рассел Кроу! Того парня играл Рассел Кроу, но философом он не был. Он был математиком!

— А есть разница?

— Как между нашими голозадыми соседями и пришлыми людьми с деньгами.

— Это существенная разница, ничего не скажешь! Между блондинкой и шатенкой разница намного меньше, вот ты тогда и принял ее за шатенку. Ту, что была похожа на актрису. Шэрон Стоун, теперь я запомнил.

— Не была она похожа! Не была! Треснуть бы тебя по твоей глупой башке!..

— За что?

— За то, что ты снова заставил меня обсуждать этих сучек! Я не хотел, видит бог. Не хотел, а ты взял и заставил. И как только у тебя это получается?

— Сам не знаю… Просто, когда я думаю о них, я думаю о тебе. Какой ты добрый, хоть и говорят, что вместо сердца у тебя кусок камня, завернутый в протухшую рыбью требуху…

— Тьфу, мерзость! Интересно, что за скотина распространяет обо мне подобные слухи?

— Неважно.

— Маноло!..

— Наверное, все пошло от твоих жен. Сидят себе в Сан-Хавьере… В Санта-Поле… И плетут небылицы потихоньку. А ветер их приносит. И течение прибивает…

— Маноло!.. Не мне тебе объяснять, что прибивает к нам течением. Сам знаешь…

— Я просто хотел сказать: это все неправда. Потому что ты…

— Даже не начинай!

— Но мы ведь все равно уже начали!.. Я давно хотел спросить тебя, Анхель-Эусебио: а тебе никто не является? Как тому парню из фильма?..

— Э-э… Никто. Я же не сумасшедший. И не математик.

— Я тоже, Анхель-Эусебио, я тоже… У меня и со счетом-то плохо, вечно концы с концами не сходятся…

— Это точно. В работе ты сущее наказание, друг мой Маноло. Помеха, да и только.

— Она является мне, Анхель-Эусебио. Каждую ночь.

— Не хочу этого слышать…

— Каждую ночь.

— Вот видишь, даже уши закрыл! Ничего не слышу, ничего!..

— Слышишь! Еще как слышишь!.. Я ведь тоже закрывал уши поначалу. И вату в них запихивал, и куски бумаги. И даже воском заливал…

— Нет, ты точно ненормальный.

— Ничего из этого не получилось. Знаешь, почему?

— И знать не хочу!

— Потому что уши здесь ни при чем.

— Конечно, ни при чем. Все дело в твоей некрепкой голове. Ты ненормальный, вот она тебе и снится.

— Я ведь не сказал, что она мне снится. Она — является, а это совсем разные вещи. Совсем.

— Хорошо. Пусть разные. И какой… Тьфу ты черт! Зараза!.. Какой она тебе является?

— Почти такой, какой мы ее нашли. Только она живая. Как ты, как я… Как если бы я встретил ее в Мадриде, на солнечной стороне улицы. Или на той стороне улицы, где всегда горят огни и полно народу. И она бы мне улыбнулась. Или не мне, но дела это не меняет.

— Вот ужас-то!..

— Это совсем не страшно, поверь. Грустно — да, хоть она и улыбается. И сердце щемит. Но не страшно. Поначалу я, конечно, боялся. А потом ничего, привык…

— И что… вы делаете, когда она является тебе?

— Разговариваем. Вернее, она разговаривает.

— С тобой?

— Может, со мной. А может, и нет, но дела это не меняет.

— О чем же она говорит? О чем-то важном?

— Не смотри на меня так, Анхель-Эусебио! Я знаю, к чему ты клонишь! К тем фильмам, где мертвые просят помощи у живых… Не дают им существовать спокойно. Втягивают в неприятности.

— Вовсе нет!.. Неприятностей я не хочу, у нас и так их было предостаточно.

— Три. Ровно три неприятности. По одной на каждую зиму.

— А она что… Просит у тебя помощи?

— Она улыбается. Почти всегда улыбается.

— Как есть ужас!..

— Ужас в том, что я не могу понять, что она говорит мне. Ни единого словечка…

— Она говорит на каком-то другом языке? Не испанском?

— Не испанском, нет.

— А других ты не знаешь! Сколько раз тыкал тебя носом — выучи хоть пару фраз по-английски, толку никакого!.. По-английски худо-бедно лопочут все.

— Это не имеет отношения к английскому, Анхель-Эусебио! И ни к одному из языков, на которых говорят люди.

— Откуда ты можешь знать?

— Просто знаю и все. Если бы ты услышал ее…

— Как же я ее услышу? Ведь является она тебе!

— Да. Это проблема.

— Х-ха! Такие проблемы решаются в пять минут. Могу дать отличное снотворное… Осталось от той гадины, что сбежала от меня в Санта-Полу…

— Я не уверен…

— Срок годности снотворного еще не вышел, так что ничего страшного не случится. И переживать не стоит. Придет к тебе эта сучка разок-другой, а ты — вот он! Спишь, как младенец, и никакими мольбами на непонятном языке тебя не разбудить. На третий раз сама отвянет, помяни мое слово!

— Я не уверен, что хочу решить эту проблему… таким способом.

— Другого нет. За исключением психушки. Ты же готовый пациент, если посмотреть на дело здраво. Нужна тебе психушка?..

— Она говорит, как говорят киты… Или как дельфины. Звук резкий, очень высокий. Похожий на свист. На щелканье. И еще на то, как будто по каменному полу разбросали орехи. А иногда, вместо орехов, в ход идут стеклянные бусины… А иногда звук похож на спицу, которую втыкают прямо в ухо…