Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - Джей Стивенс Страница 2

Казалось, это было время национального триумфа. Роберт Фрост в инаугурационной поэме 1960 года называл это время «новым веком Августа». И в этот момент нашлись такие, кто отвергал все национальные идеалы, прибегая при этом к выражениям, которые пять лет назад довели до тюрьмы известного комика Ленни Брюса.

И критика эта исходила вовсе не от участников коммунистического заговора, не от правого крыла общества Джона Бёрча и не от одной из доброго десятка других хорошо известных политических фракций. Критика эта исходила от прелестных подростков, которые тратили на жизнь больше десяти миллиардов долларов в год. Кларк Керр, ректор Калифорнийского университета в Беркли, однажды заметил: «Работодатели будут в восторге от этих ребят… С ними очень легко поладить».

Американские тинейджеры: еще вчера они играли в бейсбол и танцевали на вечеринках, а сегодня уже носятся полуголые с дикими воплями по темным предрассветным улицам. По крайней мере, именно так это выглядело со стороны.

Если бы еще в 1965 году вы предположили, что эта золотая молодежь вдруг восстанет и попытается свергнуть республику, вас бы засмеяли. В январе того года «Тайм» писала об этом поколении как о поколении конформистов, которые «все как на подбор одеты в одинаковые рубашки из плотной хлопчатобумажной ткани и в «левисы». Все чистенькие и аккуратно подстриженные. Обычная одежда девушек — свитера и подходящие к ним по цвету юбки или же английская блузка с длинными рукавами и джемпер, яркие спортивные куртки, мягкие кожаные ботинки, гольфы или чулки». Когда молодой гарвардский психолог Кеннет Кеннистон начал писать об этой молодежи, то изобразил целое поколение безвольных материально обеспеченных и духовно нищих подростков. Кеннистон назвал свою книгу «Безразличные» (Uncommitted). Три года спустя, когда его тезис не подтвердился, он переиздал ее под названием «Молодые радикалы: заметки об озабоченной (committed) молодежи».

Такими были хиппи

Многие писатели, обдумывая бурные общественными волнения и общую сумятицу шестидесятых, обратились к стихотворению ирландского поэта Уильяма Батлера Йитса, в котором содержались следующие строки:

Все распадается; на центр нет опоры;

Анархия весь мир накроет скоро,

Волна кровавая вздымается, и в ней

Священная невинность захлебнулась;

К добрейшим нет доверия, подлейших

Приветствуют за страстность и напор.

Это строчки из поэмы «Второе пришествие». Поэма посвящена, по-видимому, воскрешению Христа, хотя большая ее часть рисует антихриста, очнувшегося после «двадцати веков беспробудного сна» и медленно ползущего через пустыню:

И что за зверь, чей пробил темный час,

Плетется в Вифлеем, чтобы родиться там? [11]

Для многих американцев в образе косматого неуклюжего зверя воплощалась та тревога, которую они испытывали каждый раз, когда думали о своих детях. Действительно, чтобы сделать поэму современной, следовало добавить лишь одну поправку: заменить «Вифлеем» на «Сан-Франциско».

Что такого особенного было в этом шестом по величине городе Америки, что во второй половине двадцатого столетия превратило его в Мекку для недовольных? Алан Уоттc, [12]играющий в нашем рассказе второстепенную, но значительную роль, полагал, что дело в средиземноморском климате Сан-Франциско, который служил вакциной против вируса пуританства. Другие считали, что дело в традиционной сан-францисской терпимости. Город, который долгое время был безопасным прибежищем для всех гонимых, мог похвастать гораздо большим количеством анархистов, коммунистов, «индустриальных рабочих мира», [13]битников, мистиков и эксцентричных вольнодумцев на квадратный километр, чем набралось бы во всех остальных городах Америки, вместе взятых. Однако можно и просто вспомнить географию. Сан-Франциско называли «королевой Калифорнии». А Калифорния, как не уставали твердить журналы и социологи, была местом, где настоящее граничит с будущим.

В Калифорнии все было больше, новее, быстрее, лучше и блистательней. Она была бриллиантом в короне технократии. На одной стороне долларовой купюры изображен оттиск большой государственной печати Соединенных Штатов, на котором можно увидеть треугольную пирамиду с легендарным девизом «novus ordo seclorum» — «новый мировой порядок». И Калифорния располагалась на вершине этой пирамиды. Так что было вполне понятно, почему восстание против «нормальной» жизни началось именно там.

* * *

Аллен Гинсберг появился на Хэйт-Эшбери незадолго до одиннадцати. Со своей развевающейся по ветру бородой и совершенно лысой макушкой он был похож на раввина. На нем был белоснежный медицинский халат, подпоясанный голубым пляжным поясом. Пока он шел по парку, со всех сторон слышались радостные приветствия. У других — Тима Лири, Кена Кизи и Алана Уоттса — тоже были свои поклонники, но Гинсберга признавали и любили все. Он был ниточкой связывающей с прошлым, одним из немногих оставшихся ветеранов бит-движения, благодаря которому во многом стали возможны сегодняшние события.

Предыдущим вечером в Хэйт-Эшбери у Майкла Макклюра [14]состоялось собрание старейшин с целью выработать повестку дня нынешнего празднества. Гинсберг, скрестив ноги, сидел на полу, лысая макушка блистала, отражая свет зажженных свечей. На сборище присутствовали также Гэри Снайдер, дзенский поэт из «Бродяг Дхармы» Керуака, Ленора Кендел, автор двусмысленно-лирической «Книги любви», занимавшаяся танцами живота, плюс молодой человек Леноры, Вольный Фрэнк, глава сан-фран-цисского отделения «Ангелов ада». Присутствовал и сам Макклюр, похожий со своей трубкой на профессора, и местный персонаж по имени Будда — официальный церемониймейстер «собрания друзей».

Разговор шел в основном о том, как объединить политиков, поэтов, духовных лидеров и рок-группы в единое целое, соблюдая при этом основные цели «собрания друзей». Гинсберг в последние годы предлагал по-новому организовывать свои выступления на духовно-политическом поприще. Не надо устраивать маршей и расклеивать плакаты, убеждал он «новых левых» со страниц «Барба». Танцуйте перед оклендским портовым армейским терминалом, пойте, раздавайте окружающим цветы, наслаждайтесь жизнью! «Новые левые» не обращали на его слова никакого внимания, чего нельзя сказать о хиппи. Реальным подтверждением было то, что завтра впервые в Америке должно состояться местное «мела-мела», что на хинди обозначает священную встречу искателей духовных истин.