Баллада о Сандре Эс - Канни Меллер Страница 2

Это я – слишком? Неужели я для тебя лишний груз, как камни в кармане? Я сижу на сыром песке и смотрю на полоску берега между соснами и морем.

– Я хочу служить Родине, – говоришь ты. Какие-то непонятные слова.

– Шутишь?

Ты сердишься, раздраженно бросаешь спиртовку в рюкзак.

Я говорю, что хочу поехать с тобой. Что я сама могу купить билет на поезд. Что я тоже могу переехать на север. Как бы в шутку. Чтобы заполнить жутковатую пустоту, которая возникла между нами.

– Я могу делать гамбургеры или убирать номера в какой-нибудь лесной гостинице, – с отчаянием добавляю я.

Ты что, не понимаешь, Себ? Нельзя все так взять и испортить! Нам нельзя терять друг друга!

– А может, и меня возьмут в егерский полк?

– Тебе нельзя туда, – отрезаешь ты и решительно направляешься к красной «хонде». – Пойми, Сандра.

– Не называй меня Сандрой! – я срываюсь на визг.

– Тебя разве не Сандрой зовут?

– Просто С. Эс.

– Ладно, Эс.

Ты кидаешь мне шлем. Я не ловлю его. Сажусь на землю и злобно смотрю прямо перед собой. Ты не подходишь ко мне, не обнимаешь. Только повторяешь, что надо спешить, что надо уезжать.

Мы едем в город, я сижу, обхватив тебя сзади и чувствуя тепло твоей кожаной куртки, хотя в лицо уже дует холодный осенний ветер. Я знаю: что-то заканчивается, едва успев начаться.

Наверное, я должна была чувствовать себя избранной, раз оказалась с тобой в той дырявой палатке? Нет, тебе не только со мной надо было попрощаться. С той, другой, ты прощался на стройке.

Я видела вас. Она цеплялась за тебя и не хотела отпускать. А ты, наверное, чувствовал себя ужасно крутым. Вокруг полосатая строительная пленка, как конфетная обертка. А вы карамельки. Липкая начинка лезет наружу, небо нависает серыми облаками.

Интересно, ты увидел меня до того, как я закричала? Удивился? Не помню, кричала ли я какие-то слова или просто вопила. А ты помнишь? Может быть, я выла, как бешеный зверь? А ты ничего лучше не придумал, чем послать меня домой. Как собаку:

– Сандра, домой!

На стройке всегда найдется кирпич или еще что-нибудь острое.

Ты удивился? Наверное, ты не думал, что я такая меткая? Или вообще не успел ничего подумать? А потом уже было поздно. Скоро я тебя забуду. Холодную воду, синюю палатку и песок буду помнить, а тебя нет. Я была там… с кем-то. С кем угодно. Какая разница, с кем.

Не надо цепляться за мелочи, как говорит моя приемная мама. От этого одно расстройство.

«Скажи спасибо, что на тебя не завели дело», – сказала психолог. Директор школы и София благодарны, по ним видно. А мне все равно.

– Себ не хочет писать заявление в полицию, – уточняет психолог и выжидающе смотрит на меня. – Так что последствий для тебя, Сандра, не будет.

– Значит, в тюрьму меня не посадят? – иронизирую я. Вопросительные взгляды пронзают воздух, как стрелы.

За окном толпятся мои одноклассники. Выпускной курс, специальность «Медицинский уход». Все знают, что произошло: я пыталась убить Себа Фарука, я ненормальная, мне нужна смирительная рубашка, у меня что-то не в порядке с головой. Пора мне бросать этот «Медицинский уход».

По дороге домой мы с Софией проходим мимо дома, где живет Себ с родителями. Мы идем быстро. Я смотрю прямо перед собой, хотя он все еще лежит в больнице. Но София говорит, что ей не хотелось бы встречаться с его родителями. Мне-то все равно. Зря София беспокоится: в них я кирпичи кидать не стану.

София помогает мне собирать вещи. Старается спрятать слезы, но я-то вижу.

– Все будет хорошо, – утешаю я. – Со мной, наверное, нелегко было, но теперь все наладится.

Она смотрит на меня, приоткрыв рот, как будто хочет что-то сказать, но вдруг убегает в ванную и запирается на замок. Из-за двери доносятся всхлипывания. Бедная София. Но если я сейчас к ней подойду, то пиши пропало. Надо действовать по плану. Я складываю оставшиеся вещи в рюкзак. Пусть она плачет, а я не буду.

Я собрала волю в кулак, теперь у меня стальные нервы. Один раз расслабилась, размякла – в палатке на берегу – и чуть не пропала. Больше никогда в жизни ни перед кем не буду так раскрываться. Показывать человеку, что любишь – опасно, только я не сразу это поняла. Если любишь человека слишком сильно, то всё – ты в его власти. С мамой тоже так было, наверное. Она знала, что я слишком сильно ее люблю – все дети любят своих мам слишком сильно. Если бы она сомневалась, если бы не была уверена в этом, тогда, наверное, не бросила бы меня.

Больше не буду о ней думать. Она того не стоит. Ненавижу всех предателей!

София выходит из ванной. Глаза красные и мокрые. Я подхожу к ней, обнимаю. Коротко. Она понимает почему.

Пора идти на автобус.

Стучу головой о спинку кресла, коротко, сильно, раз за разом. Водитель автобуса, идущего из Соллефтео в Стокгольм, наблюдает за мной в зеркало заднего вида. Что я вижу? Что на вокзальных часах 22:02. Осталось три минуты. За три минуты можно передумать, если захотеть. Но я не собираюсь ничего менять. София ушла: я не хотела, чтобы она стояла здесь и ждала. Она мерзла, ее тянуло домой, где тепло и телевизор, – пусть идет, раз уж ничего нельзя изменить. Один раз она обернулась и помахала, а потом исчезла за углом, и я выдохнула. До этого боялась, что передумаю и никуда не поеду. Что стану вести себя как тогда, в детстве, когда она взяла меня к себе. Мне было девять, я висла у нее на шее и заставляла повторять, что она никогда, никогда меня не бросит. Она даже в туалет не могла спокойно сходить, я везде хотела быть с ней. Но теперь она снова свободна. Я взрослая, могу жить одна. И я это докажу. Хотя взгляд все равно скользит по площади за окном. Может быть, кто-нибудь еще пришел со мной попрощаться?

Удары затылка о спинку кресла: тук, тук, тук. Я выстукиваю секунды, одну за другой. Все, время вышло, обратного пути нет.

Автобус едет в ночи. Усталость сменилась странным возбуждением. Вот, оказывается, каков мой путь к свободе. В багажнике автобуса лежат наспех собранные вещи. Немного одежды, несколько книг. «Тебе там много не нужно, правда? – сказала София. – Ты будешь часто приезжать, да?» Я не стала возражать. Зачем ее расстраивать.

Завтра первый рабочий день. С восьми утра. Временная работа в доме престарелых. Для таких дряхлых стариков, которым приходящий соцработник уже не поможет. Работу нашли на удивление быстро. Все сошлись во мнении, что меня надо отправить подальше, проявив необычайное единодушие.

Не могу оторвать взгляда от разделительной полосы, хотя меня тошнит от ее вида. Пытаюсь думать, но перед глазами только эта белая линия. Как будто я стараюсь удержать равновесие, чтобы не упасть. «Ты только подумай, вдруг Себ никогда не поправится до конца?» Да пусть у него хоть до старости голова болит. Зато будет помнить, даже если очень постарается забыть. То, что произошло на стройке, смахивало на фильм, очень даже неплохой. Примерно так: