Три дня - Бернхард Шлинк Страница 2

— Ты о том ненормальном, из-за которого тебе едва не отказали в помиловании? [3]

— Он сделал всего лишь то, о чем я сам его просил. Я написал приветственное обращение; адресаты и повод были мне известны. Тебе не в чем его обвинить.

— Но ты не мог знать, во что это выльется! Зато он знал и не остановил тебя вовремя, а, наоборот, еще и подначивал. Он использует тебя.

Она опять разозлилась, как в то утро, когда прочитала в газете, что он публично обратился с приветствием к какому-то там конгрессу [4]против насилия. Это было расценено как нежелание пересмотреть свои взгляды и полное отсутствие раскаяния, из чего делался вывод, что такой человек не заслуживает помилования.

— Я позвоню ему и приглашу приехать.

Он встал, порылся в кармане в поисках мелочи и направился к телефонному аппарату. Она тоже встала, чтобы броситься за ним и остановить, пока не поздно, но заставила себя сесть. Увидев, что у него в разговоре возникла заминка, она снова встала, подошла к нему, сама взяла трубку и объяснила, как добраться до ее дома. Он обнял ее за плечи, и ей стало так хорошо, что она перестала сердиться.

Дальше она сама села за руль. Через некоторое время он спросил:

— Почему ты не позвала моего сына?

— Я звонила ему, но он просто положил трубку. Тогда я написала ему письмо. — Она пожала плечами. — Я знала, что тебе хочется его повидать. Но понимала, что он не приедет. Он давно уже сделал выбор и настроен против тебя.

— Он не сам, это они его настроили.

— Да какая разница! Он стал таким, каким они его воспитали.

Хеннер сам не знал, как отнестись к предстоящей встрече и чего ему ожидать от этих выходных: от встречи с Йоргом, встречи с Кристианой и остальными старыми друзьями. Когда ему позвонила Кристиана, он не задумываясь ответил согласием. Потому ли, что в ее голосе ему послышались умоляющие нотки? Или потому, что старая дружба обязывает к пожизненной верности? Или из любопытства?

Хеннер приехал пораньше. По карте он обнаружил, что дом Кристианы расположен на границе природоохранной зоны, и хотел перед встречей хорошенько пройтись пешком, перевести дух, отключиться от всего постороннего. Он только в среду вернулся после конференции в Нью-Йорке к заваленному бумагами письменному столу и расписанному по минутам ежедневнику, чтобы снова впрячься в привычную лямку.

Он удивился, увидев солидную усадьбу: каменную ограду, чугунные ворота, высокий дуб у крыльца, позади — обширный парк и барский дом, простоявший не одну сотню лет. Сейчас все это пришло в запустение. Кровля была покрыта гофрированным железным листом, стены стояли облупленные и местами покрылись плесенью, а лужайка перед террасой позади дома заросла кустами и деревьями. Однако окна были новенькие, перед входом насыпан свежий гравий, на террасе приготовлены для гостей деревянные столы и стулья, один столик и четыре стула были уже расставлены, еще несколько дожидались в сложенном виде, дорожки от дома к парку были расчищены от лишней поросли.

Хеннер вступил на одну из аллей и окунулся в зеленое царство леса; над головой, закрывая небесный свод, смыкалась просвеченная солнцем листва, а древесные стволы и кусты по обе стороны заросшей травой дорожки создавали видимость непроходимой чащи. Некоторое время впереди по дорожке скакала какая-то птичка, она исчезла так внезапно, что Хеннер даже не заметил, куда и как она скрылась — ускакала в кусты или вспорхнула и улетела. Хеннер понимал, что дорожка нарочно то и дело петляет, потому что архитектор хотел создать впечатление обширного парка. И все равно он чувствовал себя так, словно попал в зачарованный лес, словно он заколдован и никогда не выберется из волшебных дебрей. Но едва он успел подумать, что вовсе и не хочет никуда выбираться, как лесное царство закончилось, и он очутился на берегу широкого ручья. За ним расстилались поля, а вдалеке виднелась деревня с церковной колокольней и элеваторами. Вокруг стояла тишина.

Затем он заметил ниже по течению сидящую на скамейке женщину. Только что она что-то писала в тетрадке, а сейчас опустила тетрадь и ручку на колени и глядела на Хеннера. Он направился к ней. «Серая мышка, — подумал Хеннер. — Невзрачная, неловкая, застенчивая». Она встретила его взгляд:

— Ты меня не узнал?

— Ильза!

С ним частенько случалось, что при встрече с хорошо знакомым человеком он никак не мог вспомнить его имени, поэтому он даже обрадовался, когда при виде с трудом угаданного лица в памяти тотчас же всплыло нужное имя. В последний раз они виделись с Ильзой где-то в семидесятые годы, и тогда она была хорошенькой девушкой. Носик и подбородок были, пожалуй, несколько островаты, слишком сурова складка губ, плечи она сутулила, чтобы не так заметна была ее высокая грудь, но вся она, голубоглазая, светлокожая, белокурая, словно излучала светоносное сияние. Сейчас Хеннер уже не встретил в ней былой светозарности, хотя она и отозвалась на радость встречи и узнавания приветливой улыбкой. Он смутился, словно испытывая неловкость за то, что она уже не та, какая была и какой обещала остаться.

— Как поживаешь?

— Прогуливаю уроки, три часа английского языка. Меня подменила приятельница и наверняка провела их как надо, но, если бы она позвонила или я могла бы с ней как-то связаться, мне было бы спокойнее на душе. — Она бросила на него такой взгляд, словно он мог ей чем-то помочь. — Со мной такого еще не бывало, чтобы вот так просто взять и не прийти на работу.