Между Богом и мной все кончено - Катарина Масетти Страница 2

Но и это вполне терпимо, пока меня не вызывают к доске. Потому что тогда происходит что-то странное. Если надо писать мелом или говорить вслух, на меня нападает такой идиотский смех, что мне становится дурно. Рот растягивается до ушей. Все бы хорошо, если ты при этом остришь напропалую, но, когда читаешь печальное стихотворение о смерти, это совершенно некстати. Некоторые учителя думают, будто я совсем потеряла совесть, но всерьез придраться ко мне только за то, что я улыбаюсь, словно черепушка из комиксов, не решаются.

Лишь один человек меня понимал. Ее звали Пия. О чем бы я ни заговорила, не могу обойти ее стороной. Говорить о ней мне не хочется. Все, что хотелось, я и так рассказала в прошлом году своей стене. Пия умерла.

Да. Пия мертва. Ее больше нет. И с этим ничего не поделаешь.

Пия рассказывала, что когда она играла на фортепьяно перед всей школой на последнем звонке, то просто наблюдала, как ее ледяные руки бегают по клавишам туда-сюда, словно дрессированные крысы. Будто эти руки ей больше не принадлежали. И все это время на лице ее красовалась улыбка от уха до уха. Под конец мускулы у нее на щеках полопались, и с тех пор она без нужды не улыбалась.

В прошлом году Пия ходила в параллельный класс, мы не были близкими друзьями. Во всяком случае, общались мы довольно недолго. В общей сложности сто двадцать дней (не считая выходных, это я как-то раз вычислила). У наших классов физкультура была в одно и то же время, два раза в неделю. Мы с Пией всегда оказывались в одной команде. Она была такой же высокой, как и я, поэтому мы держались вместе, когда пассовали. По-моему, это сближает сильнее, чем родственные связи.

Один раз, когда я собиралась после физкультуры пойти в душ и стояла, завернувшись в полотенце по самую шею, чтобы никто не увидел мою грудь, которой у меня толком не было, мимо шла Бетте. Она у нас такая милашка, ростом метр пятьдесят. Бетте обмотала полотенце вокруг талии и прохаживалась, размахивая своими баскетбольными мячами, — никогда не упустит случая выставить их напоказ. Бетте меня просто обожает, потому что у меня рост метр восемьдесят и груди практически нет.

— Ну как там, наверху, ветер дует? — спрашивает она, откинув голову назад и сделав вид, что разговаривает с обзорной вышкой. Таковы ее любимые шутки.

Только я приготовила свою самую язвительную улыбку и собралась ей ответить в том же духе, как почувствовала, что рядом кто-то стоит. Это была Пия, тоже завернувшаяся в полотенце до самой шеи.

— Бетте, ты бы полотенцем прикрылась, а то нарыв заработаешь! Если твое хозяйство распухнет, тебе придется на четвереньках ходить, — хмыкнула Пия. Ох и разозлилась она, сразу видно, эту шутку про ветер уже не первый раз слышит.

Затем Пия повернулась, глядя на меня поверх головы Бетте.

— Чувствуешь, с Британских островов надвигается холодный циклон.

Я вытянулась и встала на цыпочки. Бетте доставала мне до пупка.

— Ага, — ответила я. — А над Балтийским заливом зона низкого давления. Возможны ливни и ночные заморозки.

У меня вдруг резко повысилось настроение. Двое верзил против одной несчастной коротышки.

Мы стебались, изображая дикторов из прогноза погоды, а затем, взявшись под руки, поскакали в сторону душа, напевая: «Где-то высоко в небесах», словно разучивали эту песню в хоре. В душе мы терли друг другу спины и с тех пор стали друзьями на всю жизнь.

Точнее, на сто двадцать дней.

Недолго мы продружили, что тут сказать. Но…

Разве можно разлюбить человека или собаку только из-за того, что они вдруг куда-то исчезли? Кончается ли дружба, если один из друзей умирает? Она же не может просто взять и погаснуть, как брошенная сигарета…

Да никогда в жизни, черт побери!

Разве это так сложно? Если муж умирает, его жена становится вдовой и ходит в черном, а люди кругом говорят приглушенными голосами еще многие годы.

А если умер твой лучший друг, то через некоторое время люди, глядя на тебя, раздражаются и спрашивают, чего нос повесила.

Между Богом и мною все кончено.

Я ведь обычная школьница шестнадцати лет (по крайней мере, с точки зрения статистики — таких же девочек еще шестьдесят тысяч только в нашей стране). Кто такой Бог? Этот вопрос до сих пор остается открытым.

Вообще-то худо-бедно Бог был в моей жизни до тех пор, пока я путала Его с Санта-Клаусом. Кому не хочется упасть в чьи-то сильные и теплые объятия, зарыться в пушистую белоснежную бороду? Иногда я даже молилась Ему, например перед экзаменом по математике. И еще пела «Утро в горах» — единственный псалом, который я понимала.

Чем сложнее становился курс математики, тем реже я молилась. Словно мне казалось, что Бог не справится с уравнениями второй степени.

Когда пришло время конфирмации, я решила дать Ему еще один шанс. Я протянула Ему мое сердце, распахнув двери настежь. Мог бы устроить небольшой сквозняк или подать какой-нибудь знак, чтобы у меня был повод в Него поверить. Но Он этот шанс упустил. Новые белые туфли натерли ноги, а облатки застревали в горле.

Тогда я приступила с другой стороны. Я подумала, что если в жизни есть смысл и я должна его узнать, то Бог понимает, что я сделаю это с помощью разума, которым Он меня наделил. Но в то же время я думала, какой же из Него Бог, раз я могу понять Его своим крошечным человеческим умишком.

Все это не складывалось в единую картину у меня в голове, и я уже была близка к тому, чтобы расслабиться и снова вернуться к этому вопросу после смерти или около того. Но мне показалось это малодушным, и я стала думать дальше. По большей части эти раздумья застигали меня часа в четыре утра светлой весенней ночью, когда я просыпалась от крика кроншнепов. В их пении есть что-то мистическое, не может быть, чтоб в этом не было никакого смысла. Вообще, я давно заметила, что весной на меня нападает религиозность. И насморк. Причем примерно в одно и то же время.

А теперь я считаю вопрос «Веришь ли ты в Бога?» бессмысленным. Это все равно, что спрашивать, хорошо ли читать книги. Смотря какая книга и какой бог: Дед Мороз, Маниту, Дух Святой, Шива? Или Бог, которым зовется все сущее?

В такого Бога не «верят», его просто ищут. Именно этим я занималась на прошлой неделе!

Иногда мне кажется, что Бог — это я, и я уже подумываю о том, не начать ли поклоняться самой себе.

* * *

Когда мы с Пией подружились, уроки физкультуры растянулись надолго, частенько они переползали на следующие уроки, потому что мы никак не могли прервать свои важные споры, которые начинались еще в раздевалке. Одной из первых тем этих споров почему-то был Бог. Помню, мы заговорили о боли во время месячных, и каким-то образом в разговор затесался Бог. У нас с Пией часто такое бывало. Сейчас я даже не представляю, с кем бы я могла так запросто говорить о Боге.