На прибрежье Гитчи-Гюми - Тама Яновиц Страница 2

– Здесь я даю указания, – сказала мамочка и, забрав у Пирса зажигалку, сунула ее в карман. – Мод, будь добра, узнай, кто там.

– Может, он уже ушел, – сказала я.

Но тут снова раздался стук. Я встала.

– Я пойду в спальню, – сказала мамочка и тоже встала.

Я пошла к двери. Дверь алюминиевая, и до нее от стола всего пара футов.

– Кто там? – Я выглянула в окно. – Никого, – сообщила я. – Наверное, он ушел.

Я направилась обратно к столу, но тут Мариэтта завизжала:

– Он в окно заглянул!

Я открыла дверь и шагнула наружу.

– Привет, – сказала я.

Мужчина отошел от окна и посмотрел на меня. У него были ярко-синие глаза с черными ресницами, вызывающе красивые коралловые уста, темные вьющиеся волосы и наш пес Трейф на веревке.

– Эта собака! – Он почти кричал. – Вы знаете, кто ее владелец?

– Пес наш, – ответила я и, спустившись со ступенек, взяла из рук мужчины веревку. – Прошу прощения. Он вас побеспокоил?

– Я решил, он потерялся, – сказал мужчина. – И к тому же тяжело болен.

– Он не болен, – ответила я. – Это голая собака. У них шерсть не растет.

– Никогда таких не встречал, – сказал мужчина удивленно. – Что это за порода?

– Ксолоцкуинтль, – сказала я. – Раньше их называли мексиканскими голыми. Ацтеки их ели. Мы даже нашли рецепт, но нужен сотейник. Вы знаете, что такое сотейник?

– Что? Да, кажется, знаю, – сказал он. – Это посуда для тушения в духовке. А почему вы спрашиваете? Это такая шутка?

– У вас акцент, – пояснила я. – Поэтому я подумала, вдруг вы этого слова не знаете.

– Я англичанин.

– Да, там у вас есть сотейники, – сказала я. – В рецепте говорится, что собачье мясо кладется на дно, а сверху – индюшатина. Очевидно, собачье мясо невкусное, поэтому его и маскируют индейкой. Моя мама их разводит – в смысле, собак, а не индеек. Домашней птицей здесь интересуюсь только я. Трейф, негодник!

Я шагнула к двери. Мужчина продолжал как-то странно на меня смотреть.

– Я живу там, у шоссе, – сказал он. – Снял дом на зиму.

– Будьте осторожны, – сказала я, открывая дверь.

Пес шмыгнул внутрь.

– Почему? – спросил мужчина.

Я обернулась к нему.

– В подвале вашего дома обитают коричневые пауки-затворники.

– Что это такое? – спросил он.

– Это такие ядовитые пауки, – ответила я, откинув со лба челку.

– Меня никто не предупредил, – сказал он и нервно отпрянул, словно одним из этих пауков была я.

– Приходил дезинсектор, осуществил санобработку – и под нашим трейлером, и в подвалах домов на шоссе. Но все-таки будьте поосторожнее.

Решив, что слишком много болтаю, я смутилась и ушла. Мамочка из спальни так и не выходила, но все остальные сидели за столом.

– Кто это был? – спросила Мариэтта.

– Мужчина, – ответила я. – Видать, Трейф сбежал и крутился у дома Колманов. Этот человек снял его на зиму. Он невероятно красив и говорит с благородным британским выговором.

– Сколько ему лет?

– Полагаю, тридцать четыре года, – сказала я – Такой мужественный, прекрасно одет. Вид ухоженный.

– Мне нравятся мужественные мужчины, – плотоядно улыбнулась Мариэтта.

– А в чем он был? – спросил Пирс, который разговаривает редко.

– Точно не помню. Но выглядело это роскошно. Пирс наморщил лоб.

– Цвета какого?

– Палевого, – подумав, сказала я. – Бежевое пальто, букле. Наверное, чистая шерсть.

– Поглядеть бы… – Мариэтта подошла к окну. – Черт! Уже ушел.

– Ты же его видела, – сказала я. – Сама говорила, он в окно заглядывал.

– Что тут разглядишь? – ответила Мариэтта. – Такая пылища. – Она потерла стекло пальцем. – И как можно жить в этой крысиной норе?

Трейлер у нас крохотный и грязный.

– Живи со своим отцом, – предложила я.

Она наградила меня язвительной улыбкой.

– Я здесь долго не задержусь, – сказала она высокомерно. – Выйду замуж за красавца англичанина, и увезет он меня от всего этого в свой замок на Луаре. – Она подошла к столу. – А мороженое есть?

– Откуда у англичанина замок на Луаре? – усомнился Теодор. – Скорее родовое поместье в Суррее.

– В Дервоне, – буркнул Пирс.

Мы с Теодором переглянулись.

– Где-где, Пирс? – поинтересовался Теодор.

– Отвяжись, – сказал Пирс, вытаскивая из кармана спички.

В дверь снова постучали.

– Это он! – Мариэтта вскочила и кинулась к двери.

Мы все столпились у нее за спиной. Вышел даже Леопольд, прибиравшийся на кухне, – в цветастом переднике и с мамочкиным джин-тоником в руке.

– Прошу прощения, – сказал мужчина. Но это был другой мужчина, с лицом как колбасный фарш, хоть на хлеб намазывай. – Я здесь со специальным предложением от фирмы «Минотавр». Бесплатная демонстрация последней модели нашего пылесоса. Могу я видеть хозяйку этого дома?

– Я хозяйка дома, – заявил Теодор, протискиваясь вперед.

– Да? – усомнился мужчина. – А ваша мама дома?

– Одну минуту, – сказал Теодор и обернулся к спальне. – Ma, тут пришел какой-то человек и хочет продемонстрировать свое сама-знаешь-что.

Мамочка вышла из спальни и встала позади нас. На ней была маска зайчика, оставшаяся с Хэллоуина.

– Ой, – сказала она, сняла маску и взяла у Леопольда стакан. – Я думала, это кто-то знакомый. Проходите. Так что вы собирались, э-э… продемонстрировать?

Вошедший смотрел на нее испуганно. Он был невысокого роста, в дешевеньком костюме, довольно молодой, но с мешками под глазами. И волос на нем было на удивление много – даже на руках росли.

– Вы хозяйка этого дома? – спросил он недоверчиво.

Мамочка действительно выглядит невероятно молодо. Глаза у нее огромные, темные и блестят так, будто она в любой момент готова залиться слезами. Она и вправду часто ими заливается. Я предлагала собрать их в баночку: мы бы их тогда заморозили и продали – для научных исследований или в такую косметическую фирму, где не хотят убивать животных, а просто доводят их до слез.

– Вы, должно быть, из фирмы «Минотавр»? – спросила мамочка. – Кажется, я с вами уже беседовала. В газете было объявление о бесплатной демонстрации. Может, войдете?

Мы расступились. В руках у мужчины был огромный чемодан, в который легко поместилась бы виолончель.

– Так-так, – сказал он, оглядываясь по сторонам.