Стервы - Джиллиан Ларкин Страница 2

— А этот, — Глаз взглянул на Маркуса, — вроде как настоящий громила? А что, разве нет?

— Гло, ты послушай! Это я громила? Ха-ха! — Маркус рассмеялся во все горло.

— Добрó. — Глаз закатился вверх. — Вот тебе подсказка: это неприличное действие, для которого ты еще слишком молода.

— Легко, — подпрыгнул Маркус. — Это…

— Ответить должна девушка, иначе я эту дверь закрою перед вашим носом навеки.

Слово так и вертелось у Глории на языке. Еще бы — вчера на уроке биологии лучшая подружка Лоррен написала ей записку как раз с этим выражением:

«Ах, божже мой! Вельду, с которой мы вместе работаем влаборатории, только что выгнали… в прошлое вскрс на танцульках ее застали в туалете, когда КАПИТАН футбольной команды добросовестно ее…»

— Натягивать, — хрипло прошептала Глория и сразу залилась румянцем смущения: ей пришлось произнести вслух самое грубое слово, каким она могла назвать секс.

Глаз закрыл окошечко и распахнул дверь.

— Добро пожаловать в «Зеленую мельницу».

***

Она словно попала в рай для бунтарей.

Под потолком зала, лишенного окон, висело густое облако табачного дыма — казалось, здесь не было ни одного человека, в чьих руках не дымилась бы сигарета. Это облако пронизывали, переливаясь и играя, яркие лучи света с эстрады, от усыпанных блестками платьев дам, от хрустальных бокалов, в которых пенилось шампанское. В передней части зала — барная стойка из красного дерева, у которой толпилось множество респектабельных мужчин в костюмах-тройках или в смокингах; они нежно согревали в руках небольшие пузатые бокалы, наполненные янтарной жидкостью, и попыхивали толстыми сигарами. Вдоль стены располагались обитые зеленым плюшем кабинки, и в них сидело еще больше мужчин; у этих глаза бегали, а каждая фигура излучала ощутимую угрозу, даже когда они мирно жевали гамбургеры или шлепали по столу картами.

Среди всех этих мужчин так и порхали, сияя в ярких вспышках света, юные бунтарки. Глории было известно, что так нынче именуют себя женщины, которые стараются держаться независимо. Беззаботные и шикарные, будто только что сошедшие с глянцевых обложек журнала мод «Вог» или с афиш очередного экстравагантного голливудского фильма. В этом баре они были повсюду. Лениво изгибались, поигрывали длинными сигаретами, зажатыми в унизанных кольцами пальцах, отплясывали чарльстон, рисуясь каждым движением, и бесстыдно флиртовали, то и дело надувая губки и потягивая коктейли. Они чем-то походили на экзотических птичек: на обнаженные плечи наброшены огненно-красные боа, отделанные серебром шляпки украшены плюмажами из павлиньих перьев, помада цвета бычьей крови безукоризненно обрисовывает изгибы губ, а с шей свисают бесчисленные нитки матово блестящих жемчугов, платья усыпаны блестками, всюду сверкают фальшивые бриллианты. И так много не прикрытого одеждой тела. Даже на морских пляжах Глория никогда не видела женщин, обнаженных до такой степени.

Нигде еще она не чувствовала себя такой белой вороной. В лорелтонской женской школе высшей ступени она была президентом «Общества почета», примером для всех прочих девочек. Но здесь Глория показалась себе такой бедно одетой неумытой провинциалкой — может, откуда-то из Арканзаса, — с которой никто не хочет садиться за один столик даже на большой перемене. Ее платье из шифона персикового цвета, без рукавов, с тонким кружевом по плечу и с юбкой-колоколом, безнадежно устарело для здешних бунтарок. На их фоне оно смотрелось слишком длинным, слишком простеньким — более того, в полутьме оно стало казаться розовеньким, подумать только! Как будто Глория явилась прямиком из викторианской эпохи.

Она попробовала отыскать глазами Маркуса — по крайней мере он мог бы сделать ей какой-нибудь не совсем искренний комплимент, — однако нигде его не увидела.

Мимо прошел официант в смокинге, с подносом, полным разнокалиберных чашек, кружек и бокалов.

— У вас, случайно, не найдется воды? — воззвала к нему Глория, перекрикивая музыку.

Он протянул ей чайную чашку, и Глория залпом выпила прозрачную жидкость. И только проглотив ее, почувствовала, как стало вдруг гореть все горло. Она задыхалась, из глаз ручьем потекли слезы. Уже после до нее дошло, ради чего существуют такие заведения, как «Зеленая мельница», — прежде всего чтобы людям было где выпить. А это было незаконным. Ей было четырнадцать лет, когда «сухой закон» вступил в силу, а потому она никогда еще не пробовала спиртного и не знала, что из-за этого теряет. Теперь она впервые в жизни выпила (Глории показалось, что выпила целую бутылку духов своей старенькой бабушки) и просто не могла себе представить, чего ради люди вообще это пьют.

Понимать стала через две минуты, когда ей ударило в голову. Крепко ударило.

Все вокруг завертелось: танцующие пары, пенные бокалы, ослепительно блестящие платья. Глория окаменела на самом краю танцпола, не в силах сообразить, что же ей дальше делать. С учетом своего вида и самочувствия, она уж точно не могла присоединиться к помешанным на чарльстоне бунтаркам, как бы сильно ей того ни хотелось. С завистью она смотрела, как грациозно изгибаются их тела, как самозабвенно они отдаются танцу, беспечно забывая обо всех правилах и манерах.

Слушая мелодию, Глория стала покачиваться в такт, стараясь вспомнить порядок движений. И тут вдруг испытала странное чувство, будто кто-то смотрит на нее. Оттуда, где находилась маленькая эстрада. Там расположились негры-музыканты, аккомпанирующие певице, — она выглядела потрясающе в плотно облегающем алом платье, усеянном блестками. Глория пробежала взглядом по оркестрантам: ударник, бас, труба, саксофон…

Пальцы неустанно порхали по клавишам, взгляд пианиста был прикован к ней. Под заливавшим эстраду ярким светом ламп его лицо, казалось, излучало собственное сияние. Было что-то очень чувственное в его манере играть, раскачиваясь всем телом то вперед, то назад, вслед за порхающими движениями рук. А пальцы ударяли по клавишам, как молнии.

Глория пыталась отвести взгляд, но это оказалось выше ее сил. Вот музыка прекратилась, и Глорию окружила стайка девушек, загораживая от нее пианиста. Глория протолкалась вперед, чтобы лучше видеть.

— Ты толкнула меня под руку и все разлила! — завопила одна из девушек. Она держала свою кружку так, словно это была бомба с часовым механизмом. На лебединую шею красотки были небрежно намотаны нитки великолепного жемчуга. Глория вдруг почувствовала себя этаким неуклюжим гадким утенком.

— Прошу прощения. Я просто пыталась отыскать своего друга…

— Ты хотя бы знаешь, с кем ты сейчас говоришь? — перебила ее другая бунтарка, у которой глаза были так густо подведены черными тенями, что и енота можно напугать. — Ты разлила мартини самой Мод Кортино. Считай, что тебе повезло, если она прямо сейчас не расцарапает твою физиономию.

Глории приходилось раньше слышать эту фамилию. Ходили слухи, что Мод давным-давно бросила школу и стала некоронованной королевой бунтарок всех «тихих» баров Чикаго. Что ж, она подходила на эту роль: кожа, как у фарфоровой куколки, платье из опаловой тафты обтягивает ровную, без выпуклостей, фигуру, а легчайшие кудряшки светлых волос перехвачены — для контраста — усыпанной блестками лентой, черной как вороново крыло.