Амальгама - Владимир Торин Страница 2

Вдруг отворилась большая старинная дубовая дверь, которая находилась всего в полуметре справа от «Львиной пасти». Было странно, что такая старая и массивная дверь, вся в каких-то гербах и резных картинах, открылась очень быстро и совершенно бесшумно. Из нее вышел человек, по всей видимости, работавший здесь же, в музее, – уж очень уверенно он держался. Сергей Анциферов тогда удивился, до чего человек этот похож на персонажа «Львиной пасти»: те же лохматые брови, тот же большой нос, разве что персонаж барельефа явно помоложе. Здешний, из Дворца дожей, был совсем старик. Он и столкнулся с Сергеем, увлеченным фотографированием. Работник Дворца дожей удивленно приподнял кустистые брови и обжег молодого человека колючим недобрым взглядом. Анциферов добродушно улыбнулся, и взгляд старика смягчился. Но как только старик понял, что улыбающийся молодой человек заметил его сходство с барельефом, быстро отвернулся и зашагал вперед по галерее.

И вот теперь этот недавний знакомый в черном колпаке шел по площади и бормотал что-то себе под нос. Сергей нашел на экране телефона недавно сфотографированный во Дворце дожей барельеф и опять удивился поразительному сходству. Пока наш герой раздумывал, насколько этично будет спросить у пожилого итальянца разрешения его сфотографировать, как тот вдруг остановился и присел за столик совсем рядом.

Сел и продолжил бормотать что-то, все так же смотря под ноги каким-то стеклянным взглядом. К нему, казалось бы, не спеша (а на самом деле очень даже спеша – Сергей уже изучил этот прием!) направился официант, широко улыбаясь и размахивая руками. Несколько секунд он что-то говорил старику в черном, а потом старик достал нечто из кармана, дал посмотреть это нечто официанту, после чего тот расплылся в еще большей улыбке и мгновенно удалился.

Знаете, бывает такое в российских ресторанах: сидит какая-нибудь разухабистая пьяная компания, начинает вести себя вызывающе, шуметь, всем мешать, к ним подходят, чтобы эту компанию урезонить. И тут один из гостей с заговорщицким видом достает из кармана нечто, демонстрирует это официанту, и тот с какой-то виноватой улыбкой исчезает. «Нечто» – это, как правило, какие-нибудь всесильные «корочки» – оперативного работника милиции или, скажем, прокуратуры. ФСБ тоже неплохо в такой ситуации котируется. Но было бы наивно думать, что здесь, в Венеции, какой-то старый человек начнет козырять подобным удостоверением перед официантом для того, чтобы, сидя на Сан-Марко, побормотать что-нибудь себе под нос, пристально разглядывая собственные ботинки! Конечно, такого быть не могло, а если бы такое все-таки произошло, было бы это, конечно, чрезвычайно удивительно. Но то, что произошло на самом деле, было удивительнее в десять тысяч раз! Сергей готов был поклясться, что он отчетливо и очень хорошо видел, что на самом деле показал этот человек в черном официанту. И хотя было это совершенно невообразимо, странно, непонятно, но было именно так.

Старый знакомый Сергея показал обладателю белого пиджака крохотное, размером как раз с милицейскую «корочку», зеркальце. Официант взглянул в это зеркальце и мгновенно отстал от посетителя.

Зеркальце! Что там такого можно было увидеть, кроме собственного отражения? Однако официант действительно сразу же оставил странного посетителя в покое. Сергей решил внимательнее понаблюдать за старичком. Тот по-прежнему что-то бормотал себе под нос, наклонившись вперед, скрестив руки на животе и уперев локти в подлокотники кресла. Неожиданно он вдруг резко поднял голову и пристально посмотрел на молодого человека. Глаза его казались безумными и обладали неестественным ярко-голубым цветом. Взгляд был такой внимательный, что наш герой вдруг явственно ощутил, что этот странный персонаж, конечно, узнал его и вспомнил их встречу, которая произошла всего пару часов назад на втором этаже Дворца дожей. А еще Сергею вдруг показалось, что старик хочет ему что-то сказать. И как бы в подтверждение этой мысли он взял из подставки бумажную салфетку, вынул откуда-то из недр своего черного плаща карандаш, что-то нацарапал на салфетке, потом помахал ею в воздухе, явно демонстрируя Сергею, и придавил сахарницей на столике. Потом встал и быстро, не оборачиваясь, зашагал в сторону набережной.

Сергей ни секунды не сомневался, что записка предназначена именно ему. Он сразу же подошел к столу, за которым сидел его знакомый, поднял сахарницу и взял салфетку. На ней было торопливо написано несколько слов. И от слов этих сразу повеяло чем-то необычным и таинственным. Если бы Сергей знал, в какую удивительную, страшную и совершенно необыкновенную историю его втягивают, он бы… Хотя нет. Он бы обязательно сделал то, что сделал впоследствии. Знаете, есть люди, которые все время попадают в какие-то приключения. Склад характера у них такой, что ли? А есть такие, кому приключения просто противопоказаны. Не лезут они в них, и все, точка. Итак, мол, проблем других полно.

Но старичок, видимо, знал, что делал, когда писал эти четыре слова на салфетке для Сергея. Он совершенно не сомневался, что этот высокий светловолосый парень, так увлеченно фотографировавший «Львиную пасть» два часа назад, возьмет эту записку в руки и положит ее в карман с совершенно четким пониманием того, что сегодня в полночь спать ему точно не придется. «Today Midnight Calle Galeazza» («Сегодня в полночь на Калле Гальяца») – вот какие четыре слова написал старик на салфетке.

Подполковник КГБ СССР Николай Сиротин вышел из здания советского посольства в Лондоне, прошел несколько десятков метров вдоль ограды Гайд-парка, привычно отметив двух топтунов, взявших его под наблюдение. Как это было ни удивительно, но сегодня, выполняя задание высшей категории секретности, он мог вообще не скрываться от наружного наблюдения агентов МИ-6.

Вообще, все с этим заданием было в высшей степени странно. Например, странным было то, что, отозвав его для срочных консультаций в Москву, ему было приказано явиться на Лубянку, в кабинет № 454, в военной форме.

Офицерскую форму Николай Сиротин надевал в последний раз, когда его фотографировали на удостоверение личности. А было это очень давно, еще в военном училище. Поэтому, когда его вдруг срочным порядком отозвали из капиталистического Лондона для консультаций в столицу страны победившего социализма да еще попросили явиться на доклад в форме, он понимал: происходит что-то необыкновенное.

Собственно, все в нынешнее время, которое с легкой руки молодого советского президента Горбачева весь мир теперь называл PERESTROYKA, в Москве стало совершенно необыкновенным и плохо вяжущимся со здравым смыслом. По улицам бегали толпы ошалевших людей, которые, совершенно никого не боясь, выкрикивали антипартийные лозунги и, что удивительно, людей этих действительно при этом никто не задерживал. Да что там говорить, памятник Дзержинскому с «пятака» прямо перед зданием КГБ краном сняли! Сиротин читал новости из России, как главы приключенческого романа, директивы в посольство приходили одна абсурднее другой, а коллеги подполковника из военных консульств государств – членов НАТО перестали напрягаться при словах «представитель посольства СССР», а теперь только улыбались и всерьез Сиротина демонстративно не воспринимали.