Записки современного человека и несколько слов о любви (сборник) - Владимир Гой Страница 2

Утренний сон самый крепкий, поэтому, когда его услышали и выскочили из палаток, было уже поздно, и несколько выстрелов ему вслед не дали результата.

Начальник экспедиции почесал затылок и показал рукой на Михаила: «Зверюгу надо завалить, он все равно теперь повадится! Так что завтра твой инструмент не топор, а ружье. Ну и еще кого-нибудь с собой возьми!» – и указал на сибиряка Кольку Ермакова, известного (по его собственным рассказам) любителя пострелять.

Медведь был словно заговорен. Пули выбивали искры из гранитных валунов, но потом все же одна попала в него. И он развернулся.

Это в кино патроны никогда не кончаются, или оружие перезаряжают, как по волшебству, за секунду, а в жизни все по-другому.

Мы лезли по скалам, с ужасом видя, что косолапый нас понемногу настигает, и не заметили, как оказались на хребте перевала перед долиной смерти.

Когда ему оставалось до нас уже лапой подать, он остановился, жалобно заревел, стал медленно спускаться вниз и, как мне показалось, смотрел на нас с сочувствием.

Тут мы услышали рокот и впервые увидели извержение Большого гейзера, от которого со стороны нашей долины видно только самый верх фонтана. Зрелище, я тебе скажу, незабываемое!

Первым сознание потерял сибиряк, потом прибило и меня.

Когда я пришел в себя, то лежал намного ниже, чем Колька, наверное, поэтому и отдышался. Добрался до него, а он уже спит смертным сном. Вот так вот бывает.

– Михаил Матвеевич, а вы тут с женой живете? – полюбопытствовал я.

Он усмехнулся:

– Да, с женой! – и показал на клубящуюся у наших ног долину. – Она у меня единственная.

В аэропорту Магадана, города на самом краю России, собирается интересный народ: тут и проходимцы всех мастей, и бывшие уголовники, разлетающиеся из северных лагерей по домам после отсидки, и романтики, начитавшиеся Джека Лондона, и, конечно же, коренные северяне – якуты, народ, похожий внешне на североамериканских индейцев, при этом дружелюбный и очень гостеприимный.

До моего отлета было еще семь часов, я слонялся по зданию аэропорта уже часа два, надеясь найти свободное местечко на скамейке. Пробиться к буфету не получалось, улетавшие на большую землю золотодобытчики оккупировали все подходы и, как мне показалось, пытались перед отлетом пропить как можно больше кровно заработанных. Буфетчица деловито разливала водку в граненые стаканы, покрикивала, чтобы соблюдали порядок, и быстро пересчитывала купюры. Перекрывая весь гомон аэропорта, противный женский голос объявил посадку на новый рейс. Золотодобытчики по-быстрому зачокались стаканами, закинули головы, опрокидывая в себя содержимое, и ринулись толпой к самолету.

Через минуту я устроился за столиком на двух человек с чашкой чая и граненым стаканом, наполненным до краев, сверху которого лежал бутерброд с килькой и вареным яйцом. Здесь рюмками не наливали, чтоб не бегать все время туда и обратно.

«Свободно?» – раздался голос. Предо мной стоял коренастый мужичок с чемоданами в руках и рюкзаком за спиной. Я кивнул. Он поставил свои чемоданы на пол, скинул с плеч рюкзак на стул, чтоб не заняли, протянул мне руку, представился: «Иванов Вася» – и двинулся к буфету.

Вскоре он сидел напротив меня с таким же комплектом, да и за соседними столами у всех было что-то вроде этого.

– Ну, за знакомство! – протянул руку со стаканом мой сосед. Мы чокнулись и выпили по глотку.

– Как вам у нас в Якутии понравилось? Я же вижу, что вы не отсюда, одеты по-другому.

– Хороший край, люди интересные, зверья всякого много, медведи!

– А я охотник, вот еду в отпуск, хочу в Черном море искупаться, – не без гордости говорил он, поблескивая раскосыми глазами.

– А вы сами-то русский? Фамилия у вас очень русская.

– Не так давно, лет восемьдесят назад, моему отцу дали фамилию Иванов, такую же фамилию дали нашему соседу, и всем остальным в нашей деревне, – начал свою историю якут Василий. – В другой деревне все стали Петровыми, а те, что жили еще дальше, стали Сидоровыми. Советская власть нам дала много чего хорошего – винтовки, имена, всего не сосчитать. Правда, первыми нам винтовки американцы привезли, вместе с их болезнью, триппер называется. Жизнь наша после этого очень изменилась, охота хорошо пошла. Лучше якута никто не стреляет, якут, чтобы шкурку не испортить, зверя в глаз бьет, – хвастливо заявил он, добавив, – Только медведя в затылок с дерева, иначе потом кердык! – и провел ладонью по горлу.

– Это почему же? – полюбопытствовал я.

– Если в него стрелять будешь и не убьешь, он тебя потом точно найдет, и тебе кердык! – он опять употребил это непонятное слово, но и так стало ясно, что оно означает. На моем лице появилось сомнение, и он это заметил.

– Не знал бы, не говорил!

Василий давно уже выследил медведя и ползком подкрался к нему с подветренной стороны. Когда он увидел косолапого, ему стало немного не по себе. Огромный зверь темно-бурого цвета, около двух с половиной метров в длину, разгребал лапой землю у кедрового дерева.

Поднявшись на одно колено и прицелившись получше, охотник нажал на спусковой крючок, и перед самым выстрелом Василию показалось, что зверь посмотрел ему в глаза. То ли из-за этого, то ли еще почему, но пуля попала не туда. Медведь взревел и бросился в чащу. Он сделал еще несколько выстрелов вдогонку, но стало ясно – охота сорвалась.

Лайка заливалась лаем как сумасшедшая, и ему пришлось пустить ее в дом, обругав последними словами.

Уже под утро ему почудился на дворе шум. Поднявшись с кровати, он увидел, что собака, тихонько поскуливая, просто забилась под лавку. Василий осторожно приоткрыл дверь и замер – в метре от него стоял громадный зверь. Он захлопнул ее и защелкнул щеколду, пытаясь сообразить, где винтовка. И вдруг понял, что оружия в этот день в доме нет, он дал отцу попробовать поохотиться со своим новым приобретением.

Медведь, пыхтя, рвал дверь длинными, как ножи, когтями, но она не поддавалась. Разбив лапой окно, он попытался через него влезть, но был чересчур крупен, и Василий умудрился врезать медведю по морде попавшимся под руку топором. Взревев, зверь отскочил и исчез.

«Слава богу! Ушел!» – мелькнула мысль. Но тут он услышал непонятный шум у стены.

Проломив свой тяжестью потолок, медведь рухнул на пол прямо возле дверей, перекрыв путь к отступлению. Тогда Василий схватил рукой за кольцо крышки от погреба, рванул его и, подняв тяжелую крышку, спрыгнул вниз.

Медвежьи когти рвали пол над его головой, и злобный рев сверху холодил все у него внутри. В какой-то момент зверь зацепил когтем за край крышки, она откинулась, и он ринулся в подвал, но тут застрял. Но голова и одна лапа все же проходили, и он изо всех сил старался дотянуться до своей добычи.

Уже в темноте, в страхе и медвежьем реве, Василий смог разглядеть его глаза – это были глаза того самого медведя, в которого он стрелял и промахнулся.