Моя краткая история. Автобиография - Стивен Хокинг Страница 2

Отлично помню, как получил свой первый игрушечный поезд. Ведь во время войны игрушки не производились, по крайней мере, купить их было невозможно, но у меня была настоящая страсть к игрушечным поездам. Мой отец пытался делать для меня деревянные модельки, но меня они не вполне устраивали, мне хотелось иметь поезд, который двигался бы сам. Поэтому он купил подержанный заводной поезд, починил его при помощи паяльника и подарил на Рождество накануне моего трехлетия. Поезд был так себе. Но сразу после окончания войны отец побывал в Америке, и когда вернулся, а возвращался он на знаменитой в то время «Королеве Мэри», он привез маме нейлоновые чулки, которые было не достать в то время в Англии. Сестре Мэри он привез куклу, которая, когда ее укладывали спать, закрывала глаза, а мне настоящую железную дорогу в форме цифры восемь, укомплектованную поездом с путеочистителем. Помню, с каким возбуждением открывал я ту коробку.

Заводные поезда были, безусловно, хороши, но на самом деле я мечтал об электрическом поезде. Помню, как часами я наблюдал за такими поездами на площадке модельного клуба в Крауч-Энде неподалеку от Хайгейта. Вот это была настоящая мечта. В конце концов я решился и, воспользовавшись случаем, когда родителей не было дома, отправился в отделение почтового банка, где хранились все мои скромные сбережения, накопленные из денег, полученных по разным поводам, снял со счета всю сумму и купил электрический поезд. Но как ни печально, и этот поезд работал не слишком хорошо. Надо было, наверное, отнести его обратно в магазин и потребовать замены, но в те времена просто что-то приобрести уже было привилегией, а если товар оказывался некачественным, это считалось проблемой покупателя. Мне пришлось заплатить еще и за ремонт электрического двигателя, но это не слишком помогло, поезд все равно работал плохо.

Лондон во время «Блица» – бомбардировки города нацистской Германией в период с 7 сентября 1940 по 10 мая 1941 года

Позднее, уже в подростковом возрасте, я сам конструировал модели самолетов и кораблей. Работать руками у меня получалось не очень, но я занимался этим со своим другом Джоном Маккленаном, у него с руками все было в порядке, к тому же у его отца была своя мастерская. Я всегда стремился построить работающую модель, которую я мог бы контролировать, при этом мне было совершенно неважно, как она выглядит. Полагаю, что именно это стремление привело меня к созданию целой серии сложных игр в компании с еще одним из моих друзей Роджером Фёрнихоу. Среди них была игра-промышленность – в ней было несколько фабрик, производивших изделия разных цветов, которые развозились по автомобильным и железным дорогам, там же была и фондовая биржа. Была и военная игра, играть в которую нужно было на доске, состоявшей из четырех тысяч квадратов, и даже игра в феодалов, в которой каждый игрок представлял целую династию с собственным генеалогическим древом. Все эти игры, равно как и модели поездов, кораблей и самолетов, появились благодаря моему стремлению понять, как функционируют целые системы и как их можно контролировать. Я удовлетворил эту свою потребность исследованиями в космологии, начав работу над диссертацией. Поняв, как функционирует Вселенная, можно научиться в какой-то степени ее контролировать.

В 1950 году госпиталь, в котором работал отец, перевели из Хампстеда, находившегося неподалеку от Хайгейта, в только что отстроенное здание Национального института медицинских исследований в Милл-Хилле на северной окраине Лондона. Отец решил, что вместо того, чтобы ездить на работу из Хайгейта, благоразумнее будет всей семьей переехать из Лондона куда-нибудь поближе и ездить на работу оттуда. Таким образом, мои родители приобрели дом в городке Сент-Олбанс, расположенном в десяти милях от Милл-Хилла и в двадцати милях к северу от центра Лондона. Это был огромный дом викторианской эпохи, не лишенный элегантности и стиля. В то время мои родители были ограничены в средствах, а дом был в таком состоянии, что пришлось довольно ощутимо потратиться на ремонт прежде, чем мы смогли переехать. Поэтому в дальнейшем, как истинный йоркширец, мой отец отказался от трат на ремонт и просто поддерживал дом в приличном состоянии и даже красил его сам, хотя искусным маляром его можно было назвать с большой натяжкой. Однако дом был построен со свойственной той эпохе тщательностью, поэтому такое пренебрежение на нем ничуть не сказалось. Продали его только в 1985 году, когда отец серьезно заболел и через год умер. Не так давно я видел этот дом, в его облике мало что изменилось с тех пор.

Наш дом в Сент-Олбансе

Изначально дом предназначался для семьи с прислугой, поэтому в кладовке был нумератор, показывавший, в какой из комнат звонил колокольчик. Конечно, никакой прислуги у нас не было, и я поселился в небольшой комнатке в форме латинской буквы «L», которая предназначалась, по всей видимости, для служанок. Я сам попросил поселить меня именно туда по совету кузины Сары, которая была старше меня и которой я беспредельно восхищался. Главным преимуществом этой комнаты было то, что из окна можно было вылезти на крышу велосипедного сарая, а там спрыгнуть на землю.

Сара была дочерью старшей сестры моей матушки Джанет, которая сама, будучи врачом, была замужем за психиатром. Они жили в похожем на наш доме в деревушке Харпенден в пяти милях к северу. Именно благодаря этому приятному соседству выбор моих родителей пал на Сент-Олбанс. Мне же очень нравилось общаться с Сарой, поэтому я частенько садился на автобус и ехал к ней в гости.

Сент-Олбанс располагался на развалинах древнего римского города Веруламиума, второго после Лондона крупного поселения римлян. В Средние века здесь находился самый богатый монастырь в Британии. Он был построен на месте захоронения святого Альбана, или Альбана Веруламского, римского центуриона, который, по мнению историков, был одним из первых мучеников в Британии, казненных за христианскую веру. Однако к тому времени, как мы переехали, от монастыря остались лишь одна большая довольно мрачная церковь да старые городские ворота, которые теперь были частью Сент-Олбанской школы, в которой я учился. По сравнению с Хайгейтом и Харпенденом Сент-Олбанс был довольно скучным и консервативным местечком. Друзей у моих родителей там не было, отчасти, наверное, потому что оба они, и в особенности отец, не очень-то стремились к общению с соседями. Но и люди здесь жили совсем другие, вряд ли кого-либо из родителей моих школьных приятелей можно было бы назвать интеллектуалами.

И если в Хайгейте мы мало чем отличались от обычных семей, то в Сент-Олбансе нас определенно считали чудаками, это мнение к тому же усугублялось поведением моего отца, которого мало заботила его внешность, если на этом он мог сэкономить немного денег. Когда он был ребенком, его семья бедствовала, и это произвело на него неизгладимое впечатление. Всю свою жизнь отец терпеть не мог тратить деньги на собственный комфорт, даже уже позднее, когда вполне мог себе это позволить. К примеру, он отказался от центрального отопления, хотя сам постоянно мерз, и ему приходилось натягивать на себя несколько свитеров да еще халат поверх обычной одежды. Однако по отношению к другим он был очень великодушен.