Вдали от дома - Питер Кэри Страница 2

Я вышла замуж в тот же день, как получила водительские права. Сама довезла нас до Уоррагэла, проехав сотню миль. После мы переехали в Сейл, потом в Бэрнсдейл, и Коротышка продавал «форды» для своего отца, который всегда обсчитывал его на комиссионных. Мой муж был идеален почти во всем, и я поняла это прежде, чем узнала про его дар, а это последнее, чего ждешь от продавца автомобилей: он не умел лгать – или так казалось. Он никогда не преувеличивал, разве что ради шутки. Был смешным, дерзким. Поведал мне, что развил в себе навык не получать по морде, а это очень кстати, учитывая, в каких барах он обтяпывал дела.

Мы жили в пансионах, снимали комнаты и поедали стада баранины, но были невероятно счастливы, даже когда его отец обитал в соседней комнате. Порой мы смеялись до колик, катаясь по ковру воскресными вечерами. Этого с лихвой бы хватило любому.

Мой свекор вечно меня подлавливал. Я не говорила Коротышке о папашиных омерзительных предложениях. Он никогда не слышал о них, слава богу. Не замечал муж и его оскорблений в свой адрес. Дэн Бобс не был красавцем, но так злоупотреблял расческой, что в итоге растерял всю шевелюру. Коротышке было чуждо тщеславие. Он до бесконечности выслушивал, как негодяй хвастается своими похождениями. Я выносила это на протяжении многих лет, пока старик не нашел в Мельбурне женщину, способную его вытерпеть. Когда он объявил в «Уоррагэл экспресс» об уходе на пенсию, я не осмеливалась в это поверить.

Дэн всю жизнь клеил вырезки в памятный альбом. Он первым в Австралии получил летную лицензию. Летал на самолетах, и о нем писали, когда он их разбивал. Участвовал в гонках на «фордах» из Мельбурна в Сидней. Продавал машины от фермы к ферме в затхлом коровьем округе Гиппсленд и на вулканических равнинах Санбери, где работал по старинке: оставлял сына давать уроки вождения. Неужели он махнул на все рукой? Или его «пенсия» была лишь очередным поводом для заметки?

Эдит было уже семь. Ронни только родился. Я уложила малыша в коляску, чтобы помочь его деду перенести пожитки в трейлер. Ронни проснулся мокрым и голодным, но я не подошла к нему, пока не накрыла брезентом замасленное барахло Дэна. И даже тогда ямедлила, глядя, как красный свет габаритных огней исчезает за углом дома.

Вскоре мы получили открытку от «Миссис Доналдсон», которая представилась «домоправительницей» старика. Потом пришел конверт, в котором содержалась вырезка из «Рекламы Мордиаллока». Папаша стал продавать утиль. Миссис Доналдсон сообщила, что у них «грандиозный» задний двор. «Дэнни» повесил табличку на ворота: «СТАРЕЙШИЙ АВИАТОР В МИРЕ». Продавал списанное военное снаряжение и, по случаю, подержанные автомобили. Он сделал еще одну табличку: «ЕСЛИ НЕ МОЖЕТЕ НАЙТИ ЧТО-ТО ЗДЕСЬ, ЭТОГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ НА СВЕТЕ». Нам доставили фотографию: мы увидели, что он «усовершенствовал» переднюю веранду, и теперь ее поддерживали пропеллеры аэропланов.

ОТСТАВНОЙ АВИАТОР ПОСЕЛИЛСЯ НА УОТТЛ-СТРИТ.

Дэн никогда бы не попросил у нас денег впрямую. Вместо этого он появился с водяным насосом для «форда» 1946 года. Коротышке он был не нужен, но мне никогда не удавалось убедить его отказать отцу.

Беверли говорила, что я всегда настаиваю на своем, но в действительности своего добивалась Беверли, отказываясь устроиться на работу или отступиться от нашего дома в Джилонге. Денег за него хватило бы, чтобы открыть автосалон, но Коротышка никогда не задавал мне вопросов, никогда не спорил, никогда не настаивал.

Когда Дэн оставил нас, чтобы изводить миссис Доналдсон, я обнаружила, что сдается дом в Бахус-Марше – это городишко в сельской местности, с которой Коротышка был хорошо знаком. Коротышка надеялся открыть свое дело – торговать подержанными автомобилями, чтобы мы наконец-то стали дилерами «Форда». Я выбрала дом, имея это в виду. Там были большой двор и сарай вдоль всего забора. Коротышка был по уши доволен.

Можно сказать, что с этого и начинается история: на месте нашего предполагаемого автосалона, под чутким наблюдением соседа – светловолосого холостяка с мощной пастью и отсутствующим задом в обвисших штанах, с помятым лицом и глубокими морщинами на лбу. Он застиг меня в комбинезоне и с гаечным ключом в руке. Сам он держал дуршлаг, своего рода приветственный дар, и, глядя, с какой печальной нежностью он общается с детьми, я думала, что, возможно, мне бы не стоило быть с ним доброй, ибо все в этой жизни начинается с доброты.

Садиться ему на шею в наши планы не входило.

Миссис Бобс ничего обо мне не знала, например, что я был учителишкой и недавно меня отстранили за то, что я чуть не выкинул из окна класса озорного ученика. Она не знала, что меня разыскивали судебные приставы, что я был постоянным участником «Радиовикторины Дизи» и о моих победах во всеуслышание сообщали каждую неделю. Она не знала, что во мне боролись плотское желание и раскаяние, а мой домишко из вагонки формально представлял опасность пожара, ибо его пол и столы были завалены книгами и газетами. Предполагаемому посетителю пришлось бы боком протискиваться по коридору между незаконно подвешенными книжными полками, растянувшимися от входной двери до раковины. Кухонный стол являл собой катастрофу: на нем громоздилось сырое белье и научные журналы вперемешку с заплесневелыми бульварными романами, главным героем которых был следователь Наполеон Бонапарт («Бони») из полиции Квинсленда.

«О, книжный червь», – скажет она потом.

Всю жизнь я прожил в Австралии с убеждением, что это ошибка, что мое место не здесь, а в части глобуса с немецкими названиями. Я жил в ожидании, что со мной случится что-то великолепное или что-то возникнет, как бог из машины [4], и я был в этом смысле, как пассажир на пустынной платформе, готовый запрыгнуть в пролетающий мимо поезд. Я сбежал из Аделаиды, когда следовало оставаться дома, в пасторате. Я женился, хотя был бы счастливей один. Я бежал от неверной жены, оставил единственную работу, которая мне подходила, и приехал в Бахус-Марш преподавать в хулиганистом втором классе. И как пасторский сын, я все еще ожидал спасения с нетерпением, от которого сводило пальцы в тесных ботинках. Я определенно ждал новых соседей, хотя и не воображал ничего подобного.

Ночь перед их приездом была отмечена жутким знамением. Фургон для перевозки лошадей проплыл мимо окна моей спальни, и появились две человеческие фигуры. Я перевернулся на бок, ожидая увидеть лошадиную морду, но, когда двери открылись, я не увидел ничего, кроме кухонных стульев.

Я вновь провалился в сон. В том мире я увидел двери фургона, стеганые, с кнопками, словно банкетка. Они медленно открылись, и я увидел мужчину и мальчика, выносящих матрас. Пошатываясь, они спускались по трапу, и я не сразу понял, что их неустойчивость была вызвана не ношей, а смехом. Я крепко спал. Я улыбнулся, когда они провальсировали во двор. Они миновали уборную и сбросили свой комичный груз под грецким орехом. Только тогда я понял шутку: матрас не был матрасом. Это был громадный толстый змей, усатый, как сом, аккуратно сложенный для переноски, свернутый вокруг себя улиткой. Мужчина и мальчик размотали змея, словно добровольцы-пожарные, прокладывавшие брезентовый шланг по Мэйн-стрит.