Домашний огонь - Камила Шамси Страница 2

– Сожалею, – не слишком убедительно произнесла женщина. – Пришлось ждать, пока в Америке проснутся и подтвердят вашу студенческую визу. Все в порядке. Держите.

Великодушным жестом она протянула Исме твердый бумажный прямоугольник. Посадочный талон на давно улетевший самолет.

Исма поднялась, неуверенно – ноги кололо и сводило, все это время она боялась пошевелить ими под столом, как бы ненароком не задеть сидевшего напротив офицера. Выкатывая из комнаты для допросов чемодан, она поблагодарила женщину, оставившую на ее белье отпечатки своих пальцев, и не позволила и капле сарказма просочиться в голос.

* * *

Мороз пребольно кусал за все обнаженные участки кожи, а затем проник и сквозь несколько слоев одежды. Исма запрокинула голову и втянула воздух ртом – губы тут же онемели, заныли зубы. У выхода из терминала сверкал в свете фонарей покрытый хрустящей коркой снег. Оставив чемодан у ног профессора Хайры Шах, которая проделала двухчасовой путь на машине через штат Массачусетс, чтобы встретить ее в аэропорту Логан, Исма подошла к сугробу на дальнем краю стоянки, сняла перчатки и прижала к снегу ладони. Поначалу снег противился прикосновению, затем поддался, пальцы зарылись в мягкий слой под коркой.

Исма слизала с ладони снег, во рту стало не так сухо. Женщина в отделе работы с клиентами аэропорта Хитроу – мусульманка – подобрала ей место на следующем рейсе, и доплачивать не пришлось. Всю дорогу Исма тревожилась из-за нового допроса, в Бостоне: уж там-то ее непременно либо задержат, либо посадят на обратный самолет, в Лондон. Но пограничник спросил только, где ей предстоит учиться, сказал что-то насчет университетской баскетбольной команды, чего Исма не поняла, но постаралась изобразить интерес, и дал отмашку. А потом, когда она вышла из зоны прибытия, – вот она, доктор Шах, наставница и спасительница, ничуть не изменившаяся со студенческих дней Исмы, разве что немного седины появилось в коротко постриженных темных волосах. Увидев, как Шах поднимает ладонь, приветствуя ее, Исма поняла, что чувствовали люди в прошлые столетия, выходя на палубу и видя протянутую навстречу руку статуи Свободы: мы добрались, с нами все будет в порядке. И пока пальцы окончательно не потеряли чувствительность, она набрала сообщение: «Добралась благополучно. Граница без проблем. Др Шах здесь. Что у тебя?»

Сестра ответила: «Отлично. Теперь я знаю, что тебя пропустили. Тетя Насим перестанет молиться, а я перестану метаться».

«Правда отлично?»

«Перестань волноваться за меня. Начни жить своей жизнью. Я правда этого хочу для тебя».

Большие надежные автомобили на парковке: потом широкие авеню, всюду ярко горят фонари, их свет отражается и умножается стеклянными витринами и снегом. Кураж и самоуверенность, и в то новогоднее утро 2015-го – обещание новых начал.

* * *

Исма проснулась – светло, две фигуры срываются с неба и несутся вниз, к ней, яркое гало вздувается над их головами.

Когда Хайра Шах на следующий день после прибытия привезла Исму посмотреть эту студию, арендодатель особо расхваливал верхний свет как большое преимущество, уравновешивающее недостатки сырого встроенного шкафа, обещал, что жилица сможет любоваться кометами и лунными затмениями. Нервы все еще не успокоились после допроса в Хитроу, а потому Исме виделись лишь перемещающиеся по небу спутники-шпионы, и она отказалась от студии. Но к концу дня, когда перебрали все прочие варианты, стало ясно, что ничего другого ей не снять, если только не согласиться на иное обременение – соседа. И теперь, спустя два с половиной месяца, она привыкла потягиваться в постели, невидимая и видящая все.

Как медленно спускались парашютисты, красная искра и золотая. В человеческой истории, если кто-то падал с неба, это были ангелы, боги, демоны или рухнувший с высоты Икар, тщеславный мальчишка, которого не успел подхватить его отец Дедал. Каково было жить в тогдашнем мире? Все взгляды были прикованы к небесам в ожидании, когда же явится нечто божественное. А теперь она сфотографировала парашютистов и послала Анике снимок с подписью: «Попробуем как-нибудь?», затем встала с постели, раздумывая, весна ли наступила раньше времени или это лишь оттепель.

За ночь столбик термометра резко скакнул вверх, снег таял, растекаясь ручьями. При первом пробуждении, на рассвете, для молитвы, Исма слышала, как вода журчит по склону улицы. Всю зиму бушевали метели – сверх обычного, говорили ей, – и, одеваясь, Исма воображала, как люди выходят из дому и на оголившихся впервые за несколько месяцев клочках земли обнаруживают потерянное: перчатку, ключи, ручку или монету. Под тяжестью снега предметы утратили знакомые формы, так что найденная перчатка, положенная рядом со второй из пары, казалась отдаленной ее родственницей. И как теперь быть? Выбросить обе перчатки или носить несхожие, радуясь чуду их воссоединения?

Исма сложила пижаму, убрала ее под подушку, разгладила одеяло. Оглядела чистое пустое жилье – узкая кровать, рабочий стол со стулом, комод. По утрам она остро ощущала радость от того, что повседневная жизнь сведена к первоосновам: книги, прогулки, место для мысли и работы.

Тяжелая дверь двухэтажного каменного дома распахнулась навстречу утреннему воздуху – впервые он не колол тысячами лезвий. Снег на мостовой и тротуарах стаял, они расширились, и Исма почувствовала себя – как это сказать? – без границ! И зашагала, быстро, не боясь поскользнуться. Мимо двухэтажных колониальных особняков, мимо автомобилей с политическими наклейками на бамперах, мимо лавки с винтажной одеждой, мимо антикварного магазинчика и класса йоги. Она свернула на Мэйн-стрит, где мэрия с нелепыми нормандскими башнями при узких бойницах придавала городу праздничный вид.

Исма вошла в любимое кафе, потом уже с кружкой в руках спустилась по лесенке в подвал, где по стенам тянулись полки с книгами, в это прибежище теплого света ламп, протертых кресел и крепкого кофе. Потыкала в кнопки на клавиатуре, будя ноутбук, едва заметила слишком уже привычную заставку – портрет матери в юности, в восьмидесятые, с длинными волосами и тяжелыми серьгами, целующей Нему в лысую младенческую макушку. По утреннему обычаю открыла скайп, проверяя, нет ли сестры в Сети. Сестры не было, но когда Исма собиралась выйти из скайпа, в списке бодрствующих контактов всплыло другое имя: Парвиз Паша. Исма убрала пальцы с клавиатуры, положила ладони по обе стороны ноутбука и молча смотрела на имя брата. Она не видела его в списке активных контактов с того дня в декабре, когда Парвиз позвонил и сообщил им свое решение. Он и на минуту не задумался о том, как это скажется на сестрах. А сейчас, наверное, тоже смотрел на ее имя, на зеленую галочку, извещавшую, что Исма здесь и с ней можно поговорить. Окошечко скайпа располагалось у самых губ ее матери на заставке. Тонкие, изящные черты Зейнаб Паши не достались Исме, перешли к близнецам, те смеялись, растягивая материнские губы, материнские глаза вспыхивали светом, когда они улыбались. Исма открыла скайп во весь экран, обхватила ладонями горло, чувствуя, как пульс частит и кровь с удвоенной силон разносится по артериям. Тянулись секунды, брат молчал. Исма не сводила глаз с экрана, зная, что он так же следит за своим, и оба они медлили по одной и той же причине: ждали Анику.