Полет бабочек - Рейчел Кинг Страница 20

Домик наш довольно приятный, хотя и уступает тому, что был в Белеме. Снова мы спим в гамаках (я уже примирился с тем фактом, что, пока мы находимся на бразильской земле, у меня точно не будет нормальной кровати). В этом городе мы пробудем всего неделю. Мы должны были встретиться с мистером Сантосом и уже вместе с ним отправиться в Манаус, но все опять откладывается. Зато нам обещана экскурсия в глубь континента, где мы сможем оставаться столько времени, сколько захотим. У нас будет свой повар, которого нанял нам Антонио; сам Антонио станет нашим проводником, поскольку он отлично знает эти места, а еще Джорджу удалось уговорить юного Пауло из Белема сопровождать нас хотя бы до этих мест, если ему не захочется идти дальше. Так что у нас много помощников. Уверен, мы даже сможем попутешествовать на каноэ, в этом случае мы обязательно найдем одного или двоих индейцев, которые будут управлять лодкой и помогать нам ловить рыбу для пропитания.

Я наконец распробовал вкус местного кофе. Любовь моя, посылаю тебе образец. Он в высшей степени освежает, если пить его утром натощак; сначала он казался мне горьким, но теперь я наслаждаюсь его бодрящим ароматом. Советую тебе для начала заваривать кофе слабым, а потом постепенно добавлять крепости, когда привыкнешь к этому вкусу. Уверяю тебя — он гораздо лучше того кофе, который мы обычно пьем дома. С нетерпением жду минуты, когда мы с тобой, моя малышка Софи, сможем рядышком посидеть в нашей гостиной и вместе насладиться этим вкусом. Я также надеюсь, моя дорогая, что ты найдешь возможность прислать мне еще мяты. К тому времени, когда ты получишь это письмо и затем отправишь мне ответ, могут пройти месяцы. Как невыносимо долго идут письма!

Думаю о тебе постоянно, любовь моя, и с нетерпением жду того дня, когда я снова буду

твой Томас

Томас обнаружил, что все больше и больше надеется на мяту, чтобы перед сном избавляться от вкуса табака во рту. Ему нравился вкус сигареты, пока он курил, по потом на языке оставался привкус меди — откуда он брался, непонятно. На руках стали появляться желтые пятна, которые пропадали, если их долго тереть, но в основном оставались на пальцах, напоминая о новой вредной привычке. Но у Эрни Харриса тоже имелись такие пятна на руках, и поневоле Томас стал воспринимать эти метки как некий знак их братства. Мужской солидарности.

Он взял сложенный пакет с молотым кофе, завернул его вместе с письмом в коричневую бумагу и перевязал все бечевкой. Руки его слегка подрагивали, когда он писал собственный адрес на свертке: только в минуты, подобные этой — когда он обдумывал свой разговор с Софи, а потом записывал его на бумаге, — ему мучительно хотелось домой.

На другом конце комнаты Джон Гитченс — его новый сосед — чиркал пером, делая наброски с кустарника, который нашел днем в Кампосе [4]. То и дело он с хлюпаньем опускал кисточку в банку с водой, чтобы добавить цвета своему рисунку.

Нынешний дом был меньшего размера, чем тот, в котором они жили в Белеме, и здесь отсутствовал балкон, поэтому им приходилось либо сидеть снаружи на солнце, либо находиться в доме, где темно. Томас сразу сложил свои вещи в углу, хотя догадывался, что они не задержатся в этом месте надолго. Дом был в их распоряжении — чтобы оставлять здесь ненужное или тяжелое имущество и не таскаться с ним, пока они ходили по окрестностям. В комнате стоял еще один деревянный стол, такого же размера, как тот, что был у него в Белеме, и он свалил на него груды книг, журналов, выложил свои инструменты. Пока он работал, с фотографии в серебряной рамочке на него пристально глядела Софи.

Ему доставляло большую радость зарисовывать бабочек и раскрашивать рисунки для того, чтобы заносить свои находки в каталог и систематизировать их, — у него это хорошо получалось. Не раз он наблюдал затем, как Джордж пытался рисовать — линии смазывались, и чаще всего дело заканчивалось тем, что на бумаге набиралась непокорная лужица бурой воды, которая переливалась через край листа и непременно попадала ему на брюки. От помощи Джордж категорически отказывался.

— Чтобы быть ученым, недостаточно хорошо рисовать, Томас. И я рад, что ты всегда сможешь подзаработать художником, если понадобится.

Томас и так смиренно осознавал все свое дремучее невежество по сравнению с ученостью Джорджа — без того, чтобы его жалели и чуть ли не гладили по голове. Он понимал, что изучать бабочек бесполезно — это давным-давно сделали те, кто уже прошел сей путь до него, — просто ему нравилось вести журнал для собственного удовольствия, и, конечно же, благодаря записям он сможет отследить сотни образцов, которые будут отправлены Райдвелу морем для продажи. В каждом письме, сопровождавшем груз, он просил Райдвела отложить некоторое количество экземпляров для его собственной коллекции.

Джон зашевелился за его спиной, и Томас оглянулся, чтобы посмотреть. Гитченс откинулся на спинку стула, сцепив руки за головой. Стул балансировал на задних ножках, и на мгновение Томас встревожился, что они сломаются под весом великана. Но Джон прекратил потягиваться, и ножки стула опустились на пол — бесшумно.

Джон тоже сложил книги на своем столе, а вдоль стены выстроились жестяные банки, в которых он хранил семена. Рядом со столом, у стены, находились пресс для растений и пачка серой бумаги, в которую он заворачивал растения, прежде чем положить их под пресс. Джон, похоже, закончил свою работу на этот вечер, так что Томас отважился задать ему вопрос. Он давно обратил внимание на то, что Джон не имел при себе никаких фотографии. Даже Эрни и Джордж, которые, насколько ему известно, не были женаты, носили с собой портреты родителей или братьев и сестер.

— Скажи, Джон, — спросил Томас, — а ты женат? Ничего, что я спрашиваю?

Джон повернулся на своем стуле и посмотрел на Томаса из-под крепкого, высокого лба. Борода его уже становилась непокорной, а над ней выступали квадратные и острые скулы.

— Нет, не женат. А ты, я вижу, да. Не мог не заметить, что у тебя симпатичная жена.

И снова Томаса удивил голос Джона — негромкий, с мягким северным акцентом, у такого огромного и грубого на вид человека.

— И сколько времени вы женаты?

— Два года, — ответил Томас.

— Должно быть, трудно тебе было оставлять ее одну.

Томас кивнул, но внезапно со страхом понял, что его переполняет чувство вины перед женой. За то, что оставил ее вот так — совсем одну. Она говорила, что ничего страшного, что она за него рада, но что, если он все-таки недостаточно позаботился о ней? И повел себя безответственно?

— Вот почему я так и не женился, — продолжал Джон, будто читая его мысли. — Все из-за моей профессии. Это будет нечестно перед женщиной.

Он потянул руки над головой. Это был просто скульптурный портрет — размером больше чем в натуральную величину, с чертами, высеченными грубым резцом. Джон вздохнул.

— Когда я влюблюсь однажды, может, и женюсь. Но кто будет кормить голодные рты, если меня убьют где-нибудь в джунглях?