Титаны - Эдуард Лимонов Страница 20

В 1861 году в июне он бежит (по Амуру) от Муравьева-Амурского в Японию, а оттуда добирается в декабре 1861 года до Лондона.

Относились ли цари, государи-императоры как-то по-особому к Мишелю Бакунину? Маловероятно. У Николая I были декабристы (Пестель написал для него сочинение, подобное «Исповеди»), некоторых декабристов он расспрашивал лично, его задело за живое, что восстали его лучшие дворяне. У Александра II чуть позже (арестован он был в 1862 году) появился личный враг — Чернышевский, вот его Александр преследовал лично. А Бакунин все же не совершил преступлений на территории Российской империи. Правда, он пытался и будет пытаться позднее поддержать бунтующих поляков.

В четырехтомных своих мемуарах под названием «Моя жизнь» Рихард Вагнер подробно пишет о своем друге Мишеле Бакунине. Пишет с восхищением. Знакомы они были недолго, во время Дрезденского восстания любопытный Вагнер приходил в ратушу, где работало временное правительство, посещал и баррикады. Вагнер был до такой степени увлечен Бакуниным, что несколько раз приглашал его вечерами к себе в семью. Не забудем, что рыжий Вагнер — немец все-таки. «Моя жена, — пишет Вагнер, — подавала к ужину нарезанную мелкими кусками колбасу и мясо, и, вместо того чтобы по саксонскому обычаю, экономно накладывать на хлеб, он сразу поглощал все. Заметив ужас Минны, я осторожно стал поучать его, как у нас едят это блюдо. На это он ответил с улыбкой, что поданного на стол достаточно, что, хотя он чувствует свою вину, ему надо позволить справиться с блюдом по-своему. Не нравилось мне также, как он пил вино из небольшого стакана. Вообще, он не одобрял этого напитка. <…> Хороший стакан водки приводит к той же цели, быстро и решительно».

Через полтора столетия можно почувствовать и ужас Минны, и восхищение рыжего Вагнера Мишелем-варваром. А вот зарисовки любимого друга Мишеля во время восстания: «В черном фраке, с папироской во рту, Бакунин бродил по городу». Или вот Вагнер бродит в ратуше: «Здесь шла тяжелая борьба, организованная, серьезная. Следы величайшего утомления лежали на всех лицах, ни один голос не звучал натурально. Все хрипели тяжко. <…> Один только Бакунин сохранил ясную уверенность и полное спокойствие. Даже внешность его не изменилась ни на йоту, хотя и он за все это время не сомкнул глаз. Он принял меня, лежа на одном из матрацев, разложенных в зале ратуши, с сигарой во рту».

А вот Мишель слушает Вагнера: «Однажды мне удалось уговорить его прослушать первые сцены «Летучего голландца». Я играл и пел, и этот страшный человек обнаружил себя тут с неожиданной стороны. Он слушал музыку внимательнее всех других. А когда я сделал перерыв, он воскликнул: «Как прекрасно!» и просил играть еще и еще».

Как раз во время Дрезденского восстания Вагнер записал первый набросок к опере «Зигфрид» — смерть Зигфрида. Среди исследователей творчества Вагнера есть мнение, что прототипом Зигфрида мог послужить «этот страшный человек». Ведь он, несомненно, послужил Тургеневу прототипом Рудина. Мишель производил огромное впечатление на современников.

С Карлом Мордехаем Марксом Мишель боролся за Интернационал, куда он пытался вступить в 1868 году. Каждый хотел, чтобы международная организация рабочих была под его контролем. В пылу борьбы они не стеснялись в выражениях. Бакунин: «По происхождению господин Маркс — еврей. Он соединяет в себе, можно сказать, все качества и все недостатки этой способной породы. Нервный, как говорят иные, до трусости, он чрезвычайно честолюбив и тщеславен, сварлив, нетерпим и абсолютен, как Иегова, Господь Бог его предков, и, как он, мстителен до безумия. Нет такой лжи, клеветы, которой бы он не был способен выдумать и распространить против того, кто имел несчастие возбудить его ревность, или, что все равно, его ненависть. И нет такой гнусной интриги, перед которой он остановился бы».

Маркс и Энгельс о Бакунине: «шарлатан», «невежда», «фигляр», «интриган», «подонок», «наглец», «осел» и так далее. «Ни одному русскому я не верю…» — это Маркс. А вот Энгельс: «жирный проклятый русский», «баран», «сволочь». «Сибирь, брюхо и молодая полька превратили Бакунина в форменного быка». Соратников Бакунина Маркс и Энгельс называли «панславистский сброд», «подлая банда негодяев и мошенников».

Познакомились они в марте 1869 года в Женеве. Нечаеву в тот год было 22. Бакунин принял молодого студента, бежавшего из России, как представителя Всероссийского революционного комитета. Стареющий Мишель был очарован молодым экстремистом из России. Он поселил экстремиста у себя на свободной кровати. Нечаев прожил рядом с Мишелем четыре месяца. За это время они успели выпустить большое количество прокламаций и первый номер журнала «Народная расправа». Существует мнение, что экстремист Нечаев соблазнил экстремизмом Мишеля. Но Мишель сам шокировал юного дьявола такими, например, пассажами: «Разбой — одна из почетнейших форм русской народной жизни. Разбойник — это герой, защитник, мститель народный; непримиримый враг государства <…> боец на жизнь и на смерть против всей чиновно-дворянской и казенно-поповской цивилизации. Кто не понимает разбоя, тот ничего не поймет в русской народной истории». Вдвоем черт и младенец написали «Катехизис революционера», никогда никем не превзойденные правила революционного насилия. Там они писали «наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». «Должно разрушить все существующее сплеча, без разбора, с единым соображением «скорее и больше» <…> Яд, нож, петля и т. п.! Это назовут терроризмом! <…> Пусть! Нам все равно!» — уточнял Нечаев.

Позднее, когда открылись детали убийства студента Иванова, Бакунин записал в дневнике «Процесс Нечаева! Какой мерзавец!» Однако впоследствии Бакунин простил своего молодого друга. Несмотря на то, что революционер Герман Лопатин сообщил, что у Нечаева фаланга одного из пальцев прокушена до кости: это в смертельной агонии сжал зубы на пальце Нечаева, душившего его, студент Иванов.

Антося Квятковская была единственной его женой и осталась его вдовой. Одно время поговаривали, что он был любовником Жорж Санд (Занд), но вероятнее всего это вымысел.

В 1874 году старый заговорщик должен был быть объявлен главой временного революционного правительства Италии. Восстание должно было начаться в Болонье в ночь на 7 августа 1874 года. За несколько дней до этого Мишель прибыл в город и поселился на конспиративной квартире. Он должен был присоединиться к восставшим после захвата арсенала и городской ратуши. За Бакуниным так никто и не пришел. Дело в том, что руководители восстания (лидеру — Андреа Коста — было 20 лет!) были арестованы по доносу предателей. Бакунину едва удалось выбраться из города, замаскировавшись под священника в очках и с корзиной яиц в руке. Он тихо уехал к себе в Швейцарию.

А потом… И тут я отсылаю читателя к началу повествования о Мишеле, он скончался в городе Берне в больнице для чернорабочих, куда попросился сам. Бакунин понимал, что станет героем мифа. Для его мифа ему нужно было умереть в больнице для чернорабочих.