Субмарина - Джо Данторн Страница 20

— Представь, что сегодня первый день после того как ты потерял девственность, — заявляет она.

Я пишу:

Слово дня: партенолог — специалист по изучению девственников и девственности.

Дорогой дневник!

Чипс лишился девственности в общественном туалете бильярдного клуба «Райлиз».

— Это вычеркни, — приказывает Джордана. — Ты должен писать про меня.

Я зачеркиваю.

— Сейчас подскажу, что писать, — начинает придумывать она. — Джордана очень… — Она замолкает.

Джордана очень…

— Продолжай, — подбадривает она.

…очень симметричная. Теперь я могу это подтвердить.

— Еще чего! — Возмущается она. — Давай, у тебя еще один шанс.

Вырываю страницу и бросаю ее в плетеную корзинку у комода. Комок бумаги сразу попадает в цель. Думаю, это хороший знак.

Я читал, что женщины иногда считают сексуальным, если мужчина проявляет эмоции.

20.5.97

Слово дня: Джордана.

О дневник!

Я люблю ее. Я люблю ее. Я так ее люблю! Джордана — самый удивительный человек, которого я знал в жизни!

Я мог бы ее съесть. Выпить ее кровь. Она — единственная, кому я позволил бы уменьшиться до микроскопического размера и исследовать мое тело в маленькой подводной лодке. Она чудесна, прекрасна, чувствительна, смешна и сексуальна. Она слишком хороша для меня и для кого угодно на свете!

Прекращаю писать на минутку, ожидая, что она остановит меня и скажет, что лесть слишком уж грубая. Но она молча стоит и смотрит. Я продолжаю:

Я мог лишь признаться ей: «Я люблю тебя больше, чем можно выразить словами. А ведь я могу выразить словами что угодно». Это было банально, но я обнаружил, что, влюбившись в Джордану, стал часто говорить банальности. Я сказал: «Я с радостью готов ждать тебя вечно». (Признаюсь, мне на секунду пришло в голову, что вечное ожидание будет довольно бессмысленной растратой наших юных и крепких тел, тем не менее я готов был потерпеть.) Но мне безумно, интергалактически повезло, и она ответила, что готова сейчас. Мы занимались любовью, и это было идеально, безупречно. Мы потеряли нашу девственность, но не испытали чувства потери.

— Так, хватит. Здесь остановись.

Я смотрю на Джордану. Она моргает. Проходит секунда, в течение которой я думаю, о чем думает она, а она — о чем думаю я.

— Ладно, — говорит она, медленно поднимает палец и показывает на потолок. — В комнате твоих родителей.

Джордана рыщет в маленьком ящичке комода в комнате моих родителей.

Я пробую не думать о том, что ужин, который я приготовил, остывает, и в особенности о подернутом пленкой яичном желтке. Уговариваю себя, что если секс действительно так хорош, как говорят, то еда — не говоря уж о дыхании, разговорах, сне и так далее, — покажется не более чем скучной интерлюдией между занятиями им.

Джордана нашла пару маминых сережек, которые та хранит в коробочке на черном фетре. Они из бирюзы. Джордана подносит одну к уху и хлопает ресницами. Я готов как никогда.

Будильник на прикроватном столике показывает восемь часов четыре минуты. Комнату освещает лампа на ночном столике с маминой стороны кровати. Шторы не задернуты, но нас никто не увидит, разве что мы решим заняться сексом прямо у окна.

Я встаю рядом с Джорданой у комода. Мы отражаемся в овальном зеркале. Я хочу поцеловать ее, но она целует меня первой. Сейчас у нее вкус не молока, а яичного желтка. Спустя некоторое время я перестаю замечать запах или просто привыкаю к нему: это называется синтез. Наши зубы ударяются друг о друга.

Мои руки опускаются ей на талию, а она кладет свои руки мне на шею. Страстное объятие. Ее глаза закрыты, мои — нет. Когда смотришь в зеркало, кажется, что она любит меня больше, чем я ее.

Мы садимся на кровать и долго целуемся; мои губы, кажется, уже опухли, как будто я помидоров наелся. Она задирает мою футболку и кладет руку мне на живот, который скрутился четырьмя валиками, как шея толстой тетки. Она гладит меня по груди, задевая соски. У меня почти нет волос под мышками, а грудь вообще гладкая; зато у меня эрекция. Такое со мной уже было. Я целую ее в шею, отвечая на ласку. Ее рука лежит на внутренней стороне моего бедра. Рядом с ней, под голубыми джинсами и черными трусами живет мой пенис.

Закрытая банка клубничного варенья.

Она обеими руками задирает мою футболку. Я поднимаю руки и чувствую себя шестилетним карапузом, когда она стягивает с меня футболку через голову.

Придерживая одной рукой ее красную кофточку за воротник, другой я расстегиваю молнию. Она поводит плечами, и кофточка падает вниз со спины и рук, точно она проделывала это уже много-много раз. Ее плечи в веснушках; мне хочется взять ее за ключицы, как за ручки в автобусе.

Запеченные фаршированные красные и желтые перцы.

Она прижимается ко мне, и мы падаем на кровать. Она тут же поднимается на колени, сев на меня верхом и стягивает майку. Черный лифчик с рюшками напоминает тюлевые занавески, которые висят на окнах в доме номер тринадцать. Она заводит руки за спину, точно хочет спросить: «В какой руке сюрприз?» Сюрпризов целых два — лифчик падает прямо на меня.

У меня по-прежнему эрекция. На животе у Джорданы три растяжки. Я видел их раньше. Она говорит, эти полосы появляются от частого использования гидрокортизона. Такие же следы бывают на поросячьей ножке, когда ее перевязывают нитью и отправляют жариться в духовку.

Я касаюсь ее левой груди, потом правой. Она ложится на меня; у нее теплая грудь.

Ивана Светлова.

Джордана расстегивает пуговицы и молнию моих штанов. Меня удивляет, что она не заметила мою эрекцию. Она смотрит на меня, как мне кажется, с восхищением.

— Приподнимись, — говорит она, показывая на мои штаны, которые держит за петельки для ремня. Я поднимаю зад, и она стягивает штаны до колен. — Снимай, — командует она, и я, махая ногами, освобождаюсь от джинсов. Хорошо хоть носки на мне.

Она расстегивает юбку сбоку и швыряет ее в сторону, как матадор.

Отшелушивающий скраб

с абрикосовыми косточками.

Ее трусики зеленого цвета. Из-под хлопковой ткани выглядывают черные волосики, похожие на паучьи лапки. Все знают, что каждый человек за год во сне съедает шесть пауков. У меня по-прежнему стояк; ее руки мнут мой член через ткань трусов.

Я кладу обе руки ей на грудь, точнее, на ее буфера. Глажу их таким движением, каким роются в рождественском мешке с подарками. Она издает звук, который может означать только одно: возбуждение.