Девственницы - Банни А. Гуджон Страница 20

Тот прикусила губу.

— А последняя колонка для чего?

Кисал вытащил сачок из воды и подтянул к себе. В сачке под слоем водорослей плавала колюшка цвета чайной заварки. Он опустил ладонь в воду и осторожно подвел ее под рыбку, а потом выпустил колюшку в банку из-под варенья.

— Уже две, — заметил он.

— Для чего последняя колонка?

— Я поставлю там галочку… когда они перестанут. — Он снова погрузил сачок в воду.

— Почему они тебя бьют?

— Потому что я — пакистанец. Я здесь новичок. Не знаю. — Кисал взял банку и стал смотреть, как рыбка крутится за стеклом. — Как ты думаешь, а у меня с рыбками получится?

— О чем ты? — не поняла Тот.

— Остановить тех… Чтобы они прекратили ко мне приставать.

— Может быть. Но с козлами вышло бы лучше.

— В Бишопс-Крофт козлы есть?

— Нету. И колоколен тоже, — вздохнула Тот.

С нижней части железнодорожного моста в воду падали капельки воды; каждая капля постепенно увеличивалась, и вот темные круги уже падали по обе стороны узкого канала. Лучи заходящего солнца, преломляясь о поверхность воды, отражались от нижней части моста; на мокрых, почерневших кирпичах плясали пузырьки белого света.

— Рыбки не помешали твоему папе уехать, — сказал Кисал.

— Да, но они, наверное, сумеют вернуть его.

— Бог должен был не дать ему уехать.

Тот молчала, так как в глубине души понимала, что мальчик прав.

— Я мог бы принести их в жертву Индре. — Кисал вгляделся в сачок, но он был пуст.

— Кто такой Индра?

— Индра — бог грома и дождя. Он великий воин, и у него большой нос.

— Значит, с ним все в порядке. Он любит рыбу? — Тот прислонилась спиной к мосту.

Кисал погрузил сачок в воду.

— Не знаю. У него большой меч и раковина. Да, и еще на картине у нас на кухне у него в одной руке веревка, и радуга входит в одно ухо и выходит из другого.

— Ему молятся?

— Да, и приносят ему в жертву животных. Режут им глотки и тому подобное. Как ты думаешь, с рыбками получится?

Тот подняла банку. Она поймала шесть колюшек, и они ударялись друг о друга, высовываясь из водорослей. На щеку ей упала холодная капля дождя, и поверхность канала у шлюзовых ворот покрылась рябью. Она нагнулась, перелила воду с рыбками из своей банки в банку Кисала и отдала ему сачок.

— Пошли, — сказала она, вставая и стряхивая грязь с носков. — Если поторопимся, то успеем домой до грозы.

Тот пробежала мимо шлюзов и выбежала в ворота, откуда начиналась тропинка, ведущая в их квартал. Кисал бежал следом, одной рукой крепко сжимая горлышко банки из-под варенья, а другой крепко держа оба сачка. Локтем он закрыл за ними ворота, и они бросились под прикрытие ближайшей эстакады. На бегу из банки Кисала выливалась вода, заплескивая светлые панели тротуара. Крупные капли дождя быстро скрывали из вида темные пятна пролитой воды из канала, а потом небеса разверзлись и начался настоящий потоп. Вода залила сточные канавы, тротуар стал скользким и блестящим. Стоя под эстакадой, Тот и Кисал смотрели, как в открытый шлюз у моста входит второй баркас и женщина в прозрачном дождевике и резиновых сапогах с трудом закрывает ворота. Резкий свисток еще одного приближающегося поезда аккомпанировал одышливому пыхтению еле тянущего мотора баркаса.

Бывает кража, бывает заем, а бывает дележка. Кража — это когда ты что-то у кого-то берешь и не возвращаешь. Например, шоколадки. Или фруктовые драже. Если ты католик, как Лилли и Майкл, то за кражу ты попадешь в ад, и руки тебе свяжут змеями, а голова у тебя взорвется.

Заем — когда ты берешь вещь, которая никому не нужна. Папа раньше заимствовал на фабрике Роукера бутылочки краски и резиновые перчатки. Краской он красил свои поплавки, а мама надевала перчатки, когда работала в саду. Но в палисадник она их не надевала.

Дележка — когда берешь что-то ненадолго, а потом возвращаешь. Например, туфли Дороти. Или брюки Симуса. Дележка — все равно что ты ничего не взял.

Пластмассовый тазик для стирки в прихожей доверху набит сырым бельем. Небо хмурилось с утра, но дождь по закону подлости ждал до тех пор, пока выстиранное белье почти не высохнет, и только потом хлынул во всю мощь.

Лилли развешивала предметы одежды на деревянную сушилку, поставленную на ванну, и думала о предопределении. И дальше будет идти дождь, думала она. Она выйдет замуж, родит детей, будет жить в какой-нибудь дыре, платить за квартиру. Самые близкие ей люди, кажется, смирились с мыслью о том, что их жизнь расписана заранее. Навеки. Ее брат Симус вполне доволен своим конструктором «Лего»; ему все равно, что он, скорее всего, так и не научится выговаривать свое имя и никогда не сможет любить девушек. Майкл, брат-близнец Симуса, хоть и помешан на футболе, вовсе не мечтает стать центральным нападающим «Манчестер Юнайтед». По выходным он уже начал работать в дядиной прачечной и вынашивает затаенную мысль когда-нибудь стать ее хозяином.

Через окошко с толстым стеклом Лилли видела отца. Отец сидел под навесом в дальнем углу сада в кресле, взятом из столовой. После того как его уволили с фабрики типографских красок, он решил научиться чинить часы. Гладкая полоса цемента у него под ногами вечно завалена медными зубцами и крохотными пружинками.

Развешивая белье, Лилли дивилась их молчаливой покорности. Она вешала нейлоновые трусы братьев с нарисованными героями мультфильмов, мешковатые отцовские трусы «Уай-франт», ее трусики в цветочек, купленные прошлым летом в «Тамми-Герл». Когда Лилли дошла до трусов матери, старых, многократно заштопанных после долгих лет носки, она все поняла. Все дело в предопределении, в судьбе. Все дело в покорности и смирении.

Почти все одноклассницы Лилли из школы Девы Марии носили ключи от дома на шее, на цепочке. Дети победнее носили ключи на веревке, которая в начале учебного года была белая и гладкая, а к лету становилась узловатой и серой, как их шеи. Но их мать не давала им ключей. Дети просто оставались в школе как можно дольше. Майкл до пяти гонял в футбол, а Симус был доволен и тем, что сидел в сарайчике для инвентаря на краю футбольного поля, валялся на синих физкультурных матах, рылся в аптечке, рассматривал желтые футболки школьной команды. Лилли разрешалось возвращаться в тупик Стэнли, но ей приходилось торчать в доме Дороти Томпсон еще час после школы, пока ее мать не возвращалась с работы домой.

Сегодня был последний школьный день перед летними каникулами. Восемьсот девяносто третий автобус высадил ее у общественного центра-клуба; в тот же миг из Ивового переулка вышла Дороти. Лилли внимательно наблюдала за подругой. Дороти швырнула ранец на декоративные булыжники у почты и достала предписанный правилами серый габардиновый макинтош. Она накинула его на плечи и застегнула пуговицы, а потом подошла к Лилли, подпиравшей стену клуба.