Великая страна - Леонид Костюков Страница 20

— Я только сварю кофе, — отозвалась Лиза.

Гэри добарабанил, глядя в бесконечность сквозь трещину на потолке, и продолжал:

— Ослепительная молния мелькнула в моем сознании, когда…

— Секунду! — прервала его Лиза от плиты. — Могу я вкратце услышать, что было раньше?

Гэри затруднился, но Мэгги его выручила.

— Гэри рассказывал историю своей жизни.

— О'кей.

— Так вот. Ослепительная молния мелькнула в моем сознании, когда я увидел, как моя жена Лиззи (он осекся, глядя на Лизу, — та жестами показала, что не виновата в этом совпадении)… как моя жена Лиззи принимает посылку из рук почтальона. В самом расположении их фигур я прочитал весь их возмутительный и омерзительный роман в самых сальных его подробностях.

— Это соотетствовало действительности? — деловым тоном спросила Лиза, разливая шипящий кофе по чашечкам.

— Что за вопрос?! Конечно, нет! В одну секунду я превратился в ревнивого неврастеника при клинически верной жене. Надо сказать, мне стало немножко легче, потому что нет ничего страшнее ожидания. А так я сообразил, что ревность и есть мое возмездие.

Я крался сквозь колючие кусты, чтобы чертиком вскочить перед окном ее лаборатории и заглянуть туда. Я живо представлял себе мерно вздымающуюся среди похотливых стонов огромную черномазую задницу. Или сладострастно остекленевшее лицо профессора за стеклянными же очками, тупо глядящее в окно сквозь меня, в то время, как Лиззи… Я мог бы написать учебник по классификации извращений. Я никогда не подозревал, что в моем мозгу столько места. А видел только, как Лиззи задумчиво мыла пробирки, но мое больное сознание мгновенно напоминало мне, после чего она их мыла, перед чем и как. Сами пробирки мне казались фаллическими единицами, а движения рук Лиззи… Я отступал обратно в кусты, в душную тьму ночного города и моих собственных мозговых миазмов.

Я нанял частного детектива; он после месяца слежки отрапортовал мне, что Лиззи чиста, как американский флаг после стирки. Я понял его так, что он за мои же деньги спит с моей женой, и хотел было нанять киллера, чтобы его убить, но остаток критичности в моей психике уговорил меня всего-навсего нанять второго детектива для слежки за первым. Так я понял, что все они в сговоре. Я пошел к психиатру, и у меня хватило ума обратиться к женщине. Она за мои же триста баксов (цены-то растут!) пояснила мне, что я козел, кретин и ублюдок. Я поблагодарил ее и пригласил в ресторан, чтобы отомстить этой моей шлюхе-жене. Врачиха отказалась наотрез и так искренне, что я начал подозревать: тут что-то крупно не так.

Постепенно образ моего соперника ужался до фаллоса и мерзкой белозубой улыбки, зато этот набор представлялся мне вездесущим. Он располагался в сумочке Лиззи, на тумбочке возле нашей постели, на полочке в ванной. При этом краем мозга я знал, что Лиззи абсолютно чиста, и это было страшнее всего, как если бы ты летел в пропасть и пытался утешиться тем, что твоя левая нога сумела удержаться и стоит на обрыве.

Вы понимаете, девочки, до чего я дошел: я умолял Лиззи изменить с кем-нибудь мне в действительности, чтобы замазать эту жуткую трещину между моим сознанием и бытием. Но эта фригидная садистка отвечала мне категорическим отказом. Я прошел курс в нервной клинике Беррингема. Меня искололи транквилизаторами, отчего мои воображаемые соперники не исчезли, а как-то попритухли. Они по-прежнему трахали Лиззи в каждом углу, но без страсти, без души, казенно, чуть не зевая, и их грех получался вовсе непростителен и неизъясним. Он превращался в какой-то дьявольский долг.

— И ты до сих пор мучишься ревностью? — спросила Лиза, но не сипло, а довольно мелодично.

— Дерьмо! Конечно, нет. Разве ты не видишь, что я сижу тут четвертый час и абсолютно не забочусь о том, где Лиззи?

— То есть, ты вылечился? Давай выпьем за это мартини.

— Видишь ли, Лиза, если мы начнем пить за все заморочки, которыми я страдал и от которых вылечился, мы с тобой сопьемся и очутимся в Гарлеме.

— О'кей.

— Если вам прискучило, то я перейду к настоящему моменту.

— Нет, Гэри. Нам вовсе не прискучило. А если пошла речь об излечении именно от ревности, то мне это настоятельно нужно. В прошлом году у меня был парень, его звали Фил, так представляешь себе, стоило мне с кем-нибудь переспать, так он сразу начинал заводиться. Просто маньяк какой-то. Он становился в позу Аль Пачино и каменным голосом спрашивал: где ты была? Нет, даже не Аль Пачино. Знаешь, меня один раз занесло на Бродвей, и я просмотрела там мюзикл про одного цветного, который женился на белой девчонке и не справился со своими комплексами.

— Отелло?

— Точно. Может быть, у меня хромает вкус, но эта пьеса показалась мне отвязной. Я смотрела на этого несчастного парня, а видела своего беднягу Фила. Я отвечала ему: мы просто переспали, ничего серьезного. Но он не верил мне и расспрашивал, что этот парень любит, о чем мы говорили, не приглашал ли он меня в кафе. Посуди сам, Гэри, на кой черт этому парню приглашать меня в кафе, если он получил практически все, что хотел? Ну, не стану врать, пару раз я сходила с одним из них в кафе, он угощал меня мороженым и даже пытался поцеловать, но я ему не позволила. Понимаешь, я не так воспитана. Секс сексом, это из области медицины, но моя душа, понимаешь, Гэри, ее нельзя сторговать по кусочку за две порции мороженого.

— Я вижу. Ты хочешь узнать, как я вылечился от ревности. Отлично, я тебе расскажу. Мне посоветовали обратиться к одному старому еврею, Абрахаму Рапопорту. Я надеялся, что он хотя бы раввин, но он оказался работником почтового отделения. Я явился к нему прямо на почту, и в крохотной боковой комнатке, среди коричневой плотной бумаги и запаха сургуча, поведал ему вкратце свою историю ревности. Он выслушал меня с кислым лицом, которое становилось все кислее по мере прослушивания, как рекомендуемая скорость исполнения в одном из этюдов Листа. Когда я закончил, зеленый лимон в сравнении с его лицом показался бы тебе сникерсом. И это кислотное лицо сказало мне буквально следующее.

— Исаак Зоренфилд, человек мнительный и малограмотный, при одном гешефте получил вдобавок к своей доле том медицинского словаря. Так как Исаак не мог извлечь корысти из этого тома иначе как его прочитать, он его прочитал, причем добросовестно. Таким образом он обнаружил у себя воспаление матки. С этим своим доморощенным диагнозом Исаак отправился к бесплатному врачу Хейфецу, но тот решил, что Исаак над ним издевается, и спустил его с лестницы. Тогда Исаак Зоренфилд одолел свою жадность и сходил к настоящему врачу Бронштейну, который впарил ему самое громобойное средство от воспаления матки. Средство Исааку помогло, о чем он похвастался перед своим ученым соседом Соломоном, а этот ехидный сосед с удовольствием поведал несчастному Исааку, что у того отродясь не было не только воспаления матки, но и самой матки. Исаак не спал ночь, а с утра подал в суд на Бронштейна, но суд решил дело в пользу Бронштейна, потому что он пациенту, пожаловшемуся на воспаление матки, рекомендовал средство от воспаления матки, только и всего. Почем он мог знать, может быть, Исаак, говоря о себе, деликатно имел в виду какую-нибудь свою пассию. Секретарь суда, цветная девица, изнемогала от смеха, когда писала протокол. С Зоренфилда взыскали издержки по суду, в итоге он запил, запустил свой бизнес, его квартиру отобрали два мормона из Юты, и менее чем через семь лет несчастный Исаак Зоренфилд скончался в больнице для бедных в Бронксе от неизвестной болезни, симптомы которой подозрительно походили на симптомы воспаления матки.