Встречи на ветру - Николай Беспалов Страница 20

Проводница нашего вагона поглядела на меня да шуганула: «Нечего тут ошиваться. Сопрешь ещё чего-нибудь».

В животе пусто, в голове гул, во рту наждак и запах тухлых яиц. Убила бы кого-нибудь. Со мной так часто случается.

– Скажите, пожалуйста, как мне перекомпостировать билет? – спрашиваю я какого-то прилично одетого мужчину.

– Девушка, – он продолжает идти, – откуда ты приехала? Такого понятия давно нет.

– Но мне кассир в Жданове сказала так, – я еле-еле поспеваю за ним.

– Твой кассир в Мариуполе, – я впервые услышала другое название моего родного города, – просто пошутила или она некомпетентный работник. От таких все наши беды. – То, что я услышала следом за этим, заставило меня остановиться. – Так и в нашем руководстве полно некомпетентных людей. Ни бельмеса не смыслят в экономике, а туда же рвутся к рычагам управления. Чего встала? Испугалась? Не бойся, я сам начальник каких поискать надо.

– Вы москвич?

– Бог уберег. Из Харькова я. Слыхала о Харьковском тракторном заводе? Стой! – мужчина из Харькова остановил меня рукой. – Тебе куда надо-то?

– В Ленинград.

– Отсюда в Питер поезда не ходят. Это тебе на Ленинградский вокзал нужно. Иди за мной. Так и быть, подвезу.

Шик-блеск! Я еду на черной «Волге». Едем так быстро, что я не успеваю рассмотреть что-либо. Промелькнул большой дом с колонами. Следом такой же, но с высоченной аркой.

Памятник. Что-то знакомое. Напрягла извилины. Это же Владимир Маяковский. Машина повернула налево. Справа осталось здание, на котором, я успела прочесть, название кинотеатра – «Москва».

– Товарищ Игнатьев, – это шофер, – на Комсомольской площади стоянка для легкового транспорта у моста. Туда ехать?

– Тормози у главного входа, нас высадишь, а сам на стоянку, – командует товарищ Игнатьев.

Шофёр тормознул, и мы вышли. Я удивлена. Такой человек – ему и машину подают, – и взялся помочь мне с билетом на Ленинград. Как это он сказал – Питер?

– Следуй за мной. – Навязался на мою голову начальник. Так я нарочно грубо, чтобы не растаять.

Народу и тут прорва. Такое впечатление, что половина Москвы собралась уезжать.

– Столица тянет людей, словно помпа. Приедут – и ну шастать по магазинам. – Товарищ Игнатьев взял меня за руку и тащит, как портовый буксир у нас в порту. – Третьяковка и Пушкинский музей им ни к чему. Им жратву подавай. Лозунг исчерпавшей себя империи – «Хлеба и зрелищ» – у нас неприменим. У нас подавай хлеба – и баста.

Мы подошли к ряду кассовых окошек, у каждой длинный хвост.

– Все ясно, – произнес товарищ Игнатьев, – стой тут, я на пять минут отлучусь.

Ему все ясно, а мне уж все яснее ясного. Нет у начальника времени стоять в очередях, взял и отвалил.

Заняла очередь в кассу номер пять. Кушать хочется ужасно. В животе революция. За мной занимают другие желающие уехать на поезде, а очередь почти не двигается. Судя по всему, придется мне ночевать на вокзале.

– Ты чего в очередь встала? – Ох и сердит товарищ Игнатьев. – Я где тебе приказал стоять?! Нет у меня лишнего времени тебя искать. Гони семь рублей и держи билет. Поедешь в плацкартном вагоне. Место боковое верхнее.

Он говорит, а мой живот разошелся. Стыдно перед людьми.

– Ты когда последний раз ела? – И он услышал.

– Вам какое дело? – Что же это я ему так грублю, но такой у меня характер.

– Не хами, а то при людях отшлепаю. У меня в Харькове такая же осталась. Коза. – Как нежно он это сказал! Добрый папаша. Вспомнила своего отца, и так мне стало тоскливо – хоть плачь. – Пошли, – и опять он тянет меня.

Протолкались сквозь толпу. Стоим перед стеклянной дверью, а за нею лоснится рожа. Товарищ Игнатьев ему на пальцах показал – открывай мол. Тот в ответ так же отвечает – мест нет.

– Ишь, какую харю отъел, – а сам достает из портмоне рубль и прикладывает к стеклу.

– Милости просим, – это он нам, а людям другое: – У них место заказано.

– Любезный, – такое обращение к официанту я раньше только читала, – у меня времени в обрез. Даю тебе пять минут. Для девочки суп и второе, на третье чай с пирожным. Мне сто «Столичной» и бутерброд с икрой.

Суп, который принес официант, назывался «борщом по-московски», а на второе я ела большущий кусман мяса с гарниром, где кроме жареной картошки была маринованная свекла и такой малюсенький огурчик. А ещё был очень вкусный лук.

– Послушай, милое дитя, – хотела я ему сказать, что целку мне сломал учитель географии в шестнадцать лет, да не стала. У него же в Харькове такого же возраста дочь, – как тебя зовут? Расстанемся, а я не буду знать, с кем хлеб ломал.

Хлеб был нарезан тонкими ломтиками треугольной формы и ломать его неприлично как-то, но не стану же перед ним выступать этакой чувичкой. Назвалась по имени и отчеству.

– Слушай меня, Ирина Анатольевна, не знаю, чего тебя несет в Ленинград, это дело твое и твоих родителей, но помни, в Харькове у тебя есть я. Ежели что, пиши, – дал бумажку с адресом.

Глянула и обомлела, как говорит мама. Главный инженер Харьковского тракторного завода, кандидат технических наук Игнатьев Петр Петрович. И номер телефона.

– А теперь ступай в зал ожидания и оттуда никуда. Москва такой город, что заблудиться в нем – как, – тут он осекся, – вообще, как нечего делать.

Он думает, я совсем ребенок и не знаю продолжения этой фразы.

Товарищ Игнатьев быстро ушел, на прощание сказав: «Будь осторожна».

Я уже подошла к щиту с объявлениями, ну, там, где написано все, а он тут как тут.

– Держи, – сует мне две бумажки по десять рублей. – Это от меня тебе, так сказать, подъемные.

Я даже поблагодарить не успела. Быстро ходит главный инженер-тракторист.

Мой поезд «Юность» отходит в пять вечера. Фигос под нос я буду торчать в душном зале ожидания. Сдала в камеру хранения чемодан – тут меня не спросили, есть ли у меня билет, – и вышла на площадь. Валит снег, кружатся и кружатся снежинки. По краю тротуара горы снега. Народ перебирается на другую сторону площади, где стоит необычное здание, через узкие проходы. Честное слово, у нас в Ленинграде…Стоп! С каких это пор ты стала считать себя ленинградской?

Потолкалась, потолкалась и вернулась в зал ожидания. Так и промаялась там до отхода поезда.

Через восемь часов и пятнадцать минут я прибыла в Ленинград. С двумя десятками от товарища Игнатьева и тридцатью рублями от мамы в кошельке, с гулом в голове и изжогой во рту.

Закончился мой отпуск в бывший раньше мне родным город Жданов.

Как там Моисей Абрамович? Неужто его за разговоры упекут в тюрьму? Как мама? Все это осталось там, на берегу Азова.