Время перемен - Сара Груэн Страница 20

– Скорее, мама! Ну что ты копаешься? – возмущается дочь, открывая настежь дверь. Ее лицо горит от возбуждения.

– Подожди, Ева, – останавливает ее Мутти. – Аннемари, может, возьмешь с собой чашку кофе? – Она открывает буфет и достает мою походную кружку из нержавеющей стали.

– Нет, мама не хочет! – взвизгивает Ева, пританцовывая от нетерпения, словно ребенок, которому срочно потребовалось посетить туалет. – Некогда нам кофе распивать!

Я со смехом пожимаю плечами и, прихрамывая, плетусь к двери. Ева уже успела скрыться из вида, и, выйдя на заднюю веранду, я слышу, как хлопает дверца ее машины.

* * *

– Боже мой! – восторженно шепчет Ева, заглядывая между досок денника, где находятся Мэйзи и новорожденная кобылка. – Она просто прелесть! И такая пушистая!

Жеребенок лежит на соломе рядом с Мэйзи и смотрит на нас сияющими глазами шоколадного цвета. Потом распрямляет невероятно длинные ножки и встает, чувствуя себя в безопасности под материнской защитой.

– Само совершенство! – восхищаюсь я и в порыве чувств обнимаю Еву за плечи. В ответ дочь сжимает мою руку.

Мэйзи выглядит бодрой и с любопытством наблюдает за нами. Родовые муки остались позади, кобыла успокоилась и невероятно довольна собой и тем, что произвела на свет. А ее дитя – настоящая длинноногая красавица с огромными глазами, оттененными длинными ресницами, пышной кашемировой гривой и челочкой. Она то поднимает густой, похожий на ерш для чистки труб хвост вверх, то начинает им яростно махать.

Лицо Евы вдруг приобретает растерянное выражение:

– Ты уверена, что это девочка? Посмотри на эту штуку…

– Это пуповина, дорогая.

– А, вот оно что.

С улицы доносится шорох шин по гравию, а затем хлопает дверца машины.

– Наверняка приехал ветеринар, – догадываюсь я.

В дверях конюшни появляется мужчина в ковбойской шляпе, с медицинской сумкой в руках.

– Доброе утро, дамы, – приветствует он нас. – Слышал, здесь произошло счастливое событие.

– Да, так и есть.

Ветеринар подходит к нам и ставит сумку на пол.

– Полагаю, вы Аннемари?

– Да.

– Наслышан о вас, – озорно подмигивает он. – А я Уолтер Пеннингтон.

– Рада знакомству. – Покраснев, я пожимаю протянутую руку.

– Не тревожьтесь, все в порядке, – успокаивает Уолтер, заметив мое смущение. – И примите мои поздравления. Вы справились с задачей не хуже профессионального акушера.

– Просто делала то, что полагается в подобных случаях, – неожиданно смелею я.

– Вы спасли жеребенку жизнь, а возможно, и кобыле. А если бы стали дожидаться моего приезда, то упустили бы драгоценное время. Мне потребовалось бы не меньше получаса, чтобы добраться сюда.

Уолтер осматривает новорожденную кобылку, а я звоню по мобильному телефону Хатчисонам, семье, которая приняла Мэйзи. Уолтер доверяет Еве обязанности акушерки. Дочь перевязывает пуповину и обмакивает обрубок в йод. Ветеринар прослушивает сердце и легкие жеребенка, а затем отдает фонендоскоп Еве, предварительно объяснив, что именно нужно слушать. Порывшись в соломе, Уолтер извлекает плаценту, и тут энтузиазм дочери пропадает, и Ева любезно уступает ветеринару право вынести ее на улицу.

Вскоре конюшню оглашает топот ног, возвещающий о приезде семейства Хатчисонов. Восторженно визжа, их три дочери влетают в помещение.

– Кобыла и жеребенок здоровы и прекрасно себя чувствуют, – сообщает Уолтер. При виде девочек он выходит из стойла и придерживает одну из них за руку. – Эй, аккуратнее. Нельзя так шуметь и беспокоить кормящую мать.

Девочкам стоит больших усилий прийти в себя.

– Вы сказали, что хотите показать мне еще одну лошадь, – напоминает ветеринар.

– Да, этот пони в жутком состоянии. Я привезла его вчера вечером. Сейчас он в загоне за конюшней. Не хочу подпускать его к остальным лошадям, пока вы его не осмотрите и не сделаете прививки.

Я ищу глазами дочь, намереваясь сообщить, что мы уходим, но ей сейчас не до меня. Ева стоит на коленях в соломе и знакомит девочек Хатчисонов с новорожденной кобылкой. Одновременно она живописует все красочные подробности процесса родов и разглагольствует о том, как дивно я справилась с непосильной задачей. Могу представить, что она наболтала. В нашем семействе всегда так, любое мало-мальски важное событие обрастает невероятными деталями, превращаясь в героическую балладу.

Я тороплюсь проводить Уолтера на дальнее пастбище. При виде Сквайра ветеринар застывает на месте и лишь тихонько присвистывает.

– Ой-ой-ой! Боже правый! – На этом его словарный запас иссякает. Поставив медицинскую сумку на землю, он заглядывает в щель между досками забора.

– Что, надо было вызвать вас еще вчера?

– Нет, – качает головой Уолтер. – Несколько часов ничего не решают. А приглашать меня надо было год назад. Не устаю удивляться жестокости отдельных представителей рода человеческого!

Мутти, разумеется, права: раздувшееся брюхо Сквайра кишит паразитами, но, несмотря на его угрожающие размеры, пони долгое время держали на голодном пайке. Кроме того, Уолтеру не доводилось прежде встречать такой тяжелой формы стоматита и кровоточащих язв на всех четырех ногах.

Нрав у пони ретивый, и он так и норовит кого-нибудь лягнуть. Уолтер прекрасно знаком с повадками лошадей и не раз уклонялся от ударов копыт, но сегодня ему не повезло. Сквайр изловчился и угодил ему задней ногой в руку. Послышался хруст.

– Черт побери! – Уолтер отскакивает назад, держась за поврежденную руку.

– Сильно досталось? – Я стараюсь удержать Сквайра и крепче сжимаю недоуздок.

Уолтер сгибает руку в локте и шевелит пальцами.

– Кажется, обошлось, – морщится он.

– Может, воспользоваться скобой и зажать ему морду?

– Пожалуй, так будет лучше. Посмотрите в сумке во втором отделении.

Я извлекаю скобу и накидываю петлю на верхнюю губу пони. Уолтер осматривает раны Сквайра, а тот бросает на меня возмущенные взгляды.

– Мы же хотим тебе помочь, – увещеваю я пони, поглаживая свободной рукой по челке, и обнаруживаю длинный, не менее шести дюймов, глубокий шрам на лбу. Шрам немного поджил, но шерсть по краям вылезла, и воспаление полностью не прошло.

– Уолтер, взгляните на это.

– В чем дело? – Уолтер вытирает руки о штаны и подходит ближе.

– Вот здесь, на лбу.

Теперь Сквайр не может достать ветеринара задними ногами, и я ослабляю петлю.

– Ой-ой-ой! Боже правый! – повторяет Уолтер, и мне в голову приходят две мысли. Во-первых, будь я его женой, эти причитания довели бы меня до белого каления, а во-вторых, возможно, Уолтер таким образом воздерживается от более крепких выражений. Если бы лошадь лягнула меня, то одним «черт возьми!» здесь не обошлось бы. Тут я стараюсь припомнить, не ругнулась ли я в его присутствии.