Аппендикс - Александра Петрова Страница 20

С первых минут он принял тон более опытного, пожившего, и хоть возраст для эмигранта имеет другие отсчеты, он и правда был старше почти вдвое. Амастан же, когда оказалось, что Флорин слышал что-то о берберах, почувствовал, что теперь он чуть менее одинок в этом островном городе.

Город прижимался к вулкану и, расправляя позвоночник широких улиц, любовно вписывал его в свою перспективу.

Главная площадь трепыхалась, подпрыгивала от воздушных шаров, героев и чудищ на веревочках, ударяющихся друг об друга в ожидании маленьких покупателей, играла музыка, прохаживались группками и поодиночке, сновали на великах загорелые люди. Пожалуй, оба они чувствовали себя здесь почти как дома. Вот и слон согласно кивал своей добродушной мордой из лавы, когда они уплетали золотистые аранчини [11] из Престипино, обжирались мороженым, задирая головы, разглядывали щекастых монстров и выражения лиц амуров, что поддерживали балконы с коваными балюстрадами, а один раз даже проехались в маленьком электрическом турпоезде в компании седовласых туристов.

По вечерам сползали в яму. Там, на семиметровой глубине, жарили еду на гриле под слабым светом, доходящим до жаровень из дверей, дыр и проемов жилищ. В склизкой глине за высоким забором из листового железа на пятистах квадратных метрах лепились самодельные бараки бидонвиля. Когда-то этот вырытый в двух шагах от центра котлован мэрия приготовила для фундаментов многоэтажек. Деньги на постройку были почти сразу растрачены, и здесь возникла неофициальная жизнь.

Лачуга Флорина больше остальных походила на дом. Переселившись в него из своей полной бездомности, Амастан не переставал дивиться перемене участи. Он клал подушки от ярко-розового дивана на настил из досок и под утро смотрел розовые сны. В них ямный город превращался в освещенный восходом ксар. Пока он видел ксары только на картинках, но в мечтах уже не раз оказался вместе с Ркией в оазисах Сахары. Флорин стелил себе на диване. Снов он не помнил, и только от одного проснулся посередине короткой ночи.

Был теплый день, и среди травы, деревьев, лестниц виднелись одноэтажные странные конструкции. Его аккуратный белый домик был со всех сторон обнесен застекленной верандой, а сам он отдыхал на разложенной подстилке под теплым весенним светом, когда еще издалека увидел в траве рыжего, отвратительного морского котика. Он полз неуклюже, но невероятно быстро, и Флорин вскочил закрыть двери: было очевидно, что существо явно нацелилось на его домик. Он успел захлопнуть только две пары дверей, когда котик уже подполз к третьим, с другой стороны, которую Флорин не мог видеть. Теперь надо было срочно отделить от чудовища часть здания хотя бы изнутри, и он заскочил в первую комнату. Вдруг вся она вместе с просторной верандой наполнилась множеством белых лебедей, гусей, уток. Они галдели, поднимали крылья, натыкались друг на друга, и Флорин понял, что и они тоже спасаются от морского котика. К счастью, в этот момент сон прервался. Ему хотелось в туалет. Их, конечно, в городке не было. Тут уж каждый справлялся, как мог. Были негласные зоны, и как-то сами по себе они разделились на «М» и «Ж», так что в хорошую погоду можно было за думкой и расслабиться, кто умел это делать на корточках. Зато при церкви была душевая. Приходилось иногда подолгу ждать, но можно было хотя бы выговориться.

По вечерам ошивались на паперти в надежде быть арендованными.

Улыбчивая и даже смешливая природа Амастана позволяла вдоволь налюбоваться его оттеняющими смуглую кожу зубами, а футболка так ладно обтягивала сухой, мускулистый торс, что его купили очень быстро. И вовсе не для того, чтобы с его помощью продавать поддельные сумки или пиратские музыкальные диски. У гастарбайтера не должно быть ни капризов, ни предпочтений, он, конечно, пошел бы куда угодно, но он был счастливчиком, и новый друг с бирюзовыми, будто озера на вулканических плоскогорьях его родных мест, глазами был тому первым свидетельством. А во-вторых, на стройке платили примерно по три евро в час, и это было больше, чем то, что получалось от прибыли бродячего продавца на пляжах.

В конце третьего месяца хозяин решил отказаться от одной пилястры. Он сам, – сказал он, – учился на техника-проектировщика, и здесь вполне можно сэкономить.

Несмотря на обещанные почасовые, они работали сдельно, разумеется, по-черному, и гнали до черноты перед глазами.

Не делать пилястру было проще, чем делать, но Флорин заартачился: тогда упадет стена, он готов поручиться. Хозяин настоял, а Флорин, намекнув, что может уйти, все же остался. Идти было некуда, а деньги нужны были позарез, хотя скорей и не ему.

В тот день они вкалывали вдвоем: уволили двоих молдаван, которые в конце концов оказались ненужными. Молдаване просились назад, долго стояли у ворот. Флорин не вмешивался. Каждый имеет право на личную жизнь. Здесь самому бы выжить. А молдаване все топтались и смотрели, и капрал сказал: «Ладно, приходите через неделю», – а потом подмигнул Флорину, будто в шутку. Скорей всего, это и была только шутка, и Флорин махнул рукой Амастану, чтобы тот перестал пялиться. Под вечер молдаване ушли. Назавтра должен был заступить рабочий с бетономешалкой, Флорин готовил арматуру, и задержались дольше обычного. Именно тогда Флорин узнал, что Амастан никогда, кроме как по ТВ и еще на картинках, где под барханами шла порой объяснительная надпись «Марокко», не видел пустыни, в которой он его все время воображал. Амастан меж тем тоже удивился, поняв, что румынский совсем не похож на русский. Пытаясь объяснить ему как можно лучше эту деталь, Флорин подумал, что, несмотря на различия и отсутствие знаний друг о друге, их притягивало похожее соотношение закрытости и открытости, спонтанности и планомерности, а главное – они оба почему-то позволяли себе роскошь не подделываться. Его чуть волновало только то, что даже этого было недостаточно для избыточной нежности к совершенно чужому мальчишке. Вот и сегодня он приготовил сюрприз – две бутылки Моретти [12] и два бутерброда с ветчиной, как только закончат. Может, вместе – в Рим? Нет, все же в его заботливости не было ничего странного, даже в животном мире зрелые самцы в момент опасности покровительствуют юным, – убеждал он себя.

– Эй, я собираюсь в Рим, знаешь? Поедешь со мной? В Рим.

– В Рим? С тобой? Конечно! – улыбнулся Амастан, как будто на снежные горы упали лучи солнца, и в тот же момент исчез. На его месте стояли пыльные клубы.

Дело было даже не в том, что хозяин экономил на касках. Стена брызнула, как цунами, подавила, засыпала и, возможно, расплющила бы даже и с касками. Флорин расчистил завал, но чужая жизнь, не оборачиваясь, уходила на его глазах.

А ведь это мог быть и он. «Лучше, если бы это был я, это, безусловно, должен был быть я», – кристаллизовалась в нем неуничтожаемым осадком любого действия едкая мысль, – ведь он знал, что это может случиться, и ничего не сделал. Он, конечно, предупредил Амастана, но что означала его улыбка, эта его ненужная, наводящая слепоту улыбка, которая создавала впечатление, что парень немного не в себе, и напоминала о том, что Марокко – один из главных экспортеров кайфа? Или все-таки не предупредил? Почему он, который мог бы вот так же случайно исчезнуть, не оставив почти никакого следа (хотя возможно ли это – не оставить следа, следа, сле, сл, с?), винит себя, когда настоящие убийцы устраивают свои пищеварительные делишки и весело проживают хапнутые жизни?