Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко Страница 20

Никого.

Табуретки нет. Ремень, свернувшись змеей, лежит на полу.

Кто-то вздохнул.

Кто-то легко прошел по коридору.

Кто-то разворошил платья.

Кто-то нашел то самое, теперь он отчетливо вспомнил какое.

И сложил аккуратно на полке подзеркальника.

Он вернулся к кладовке. Наклонился. Взял банку эмали. Грабельки. Лопатку. Кисточку.

Собрал в ведро.

Погрохатывая, спустился по лестнице.

Желтым пятном за его спиной горело окно большой комнаты. На земле льдинками лежали битые стекла.

Он снял баночку. Ничего. Ни намека на росточек.

Только ему показалось, как будто из-под истлевших тряпочек выскользнуло что-то невидимое. И теплое. Мотылек или бабочка. Вздох?

И не улетело. Не растворилось. Осталось рядом.

Как запах черемухи. Мимозы. И мандариновых корок.

Он собрал стекла в совок. Высыпал в мусорный ящик. Открыл банку. Остро запахло эмалью. Макнул кисточку. Стал красить оградку. Белые капли стекали с кисточки. Падали в седой после зимы ежик травы. Эмалевые слезы.

Обернулся. Понял, что потерял место, где должен был взойти росточек.

«Может быть, утром найду?» – подумал с надеждой.

Но утром ничего не нашел.

И следующим утром тоже ничего не было под окном, за оградкой.

Только седой ежик травы.

Он ждал.

Возвращаясь вечером, подходил. Подолгу, беспомощно свесив рукава, стоял у оградки.

И ждал.

Просыпаясь, подходил к окну.

Ничего не было…

Он ждал.

А на девятый день из-под земли, совершенно не в том месте, где он рассчитывал…

А по всей земле вдоль белой оградки, укрывая ее синим ковром, высыпали незабудки.

Одному человеку было совершенно не с кем поговорить. И поэтому он разговаривал сам с собой.

Иногда он так увлекался, что забывал, что разговаривает сам с собой, и ужасно раздражался; не дослушивал самого себя до конца, перебивал, горячился и ссорился сам с собой.

Когда этот человек шел по улице, он все время взмахивал руками, останавливался, качал головой и топал на самого себя ногами. А иногда он так кричал на самого себя, что самого себя пугался.

Прохожие, и по работе, не знали, что он ругается на самого себя, и считали его сумасшедшим и сумасбродом.

А между тем этот человек не был ни сумасшедшим, ни сумасбродом, а ему просто не с кем было поговорить.

И вот как-то раз, в студеную зимнюю пору, этот человек так поссорился с самим собой, что разделился напополам. И одна его половина пошла в кино, как хотела. А вторая поехала домой, потому что очень устала на работе и хотела просто спокойно поужинать и лечь спать.

И вот, когда первая половина этого человека купила себе один билет в кинотеатр (хотя до этого всегда покупала два билета). А вторая половина поставила на стол только одну тарелку, одну чашку и один столовый прибор, им стало до того одиноко и скучно друг без друга и до того не с кем поговорить, что первая половина выкинула билет в мусорную корзину. А вторая половина оставила остывать на тарелке недоеденные макароны с кетчупом, и обе половины бросились искать друг друга.

К несчастью, когда одна половина этого человека выскочила из троллейбуса на остановке и побежала домой, вторая половина уже вбегала в кинотеатр.

А потом наоборот.

Так эти две половины весь вечер искали друг друга, а потом окончательно запутались, замерзли и заблудились.

И вот, когда они обе уже не надеялись найти друг друга и первая половина, всхлипывая, брела по какой-то улице неизвестно куда, ей навстречу, так же всхлипывая и утирая нос рукавом, брела вторая.

Они бросились друг к другу, обнялись и…

Проснулись…

Ее звали Валя.

А его Валентин.

Жила-была, в полуподвальном помещении магазина «Каменный цветок», напротив «Игровых автоматов», крыса.

Самая обыкновенная. Длинная. Серого цвета.

Бегала туда-сюда, что-то там себе соображала, кушала и так далее. В общем, вела активный городской образ жизни.

Пугала женщин.

Идет, бывает (поздним и темным вечером), какая-нибудь-там; вся на каблуках и в шубке, а эта крыса вылезет из-за мусорного контейнера и говорит: Ам! (Или что-то вроде того.)

И та, что на каблучках и в шубке, сразу отвечает «Ох!» – и, конечно, падает в обморок. Или роняет айфон. Или сумку с продуктами. Особенно с куриными яйцами.

Еще лучше кошелек.

Или еще что-нибудь в этом роде, на что каждой крысе приятно полюбоваться.

И дамочка, потеряв сознание, бежит от крысы по тротуару куда подальше, с пронзительным криком, а крыса, конечно, мчится за ней, щелкая пастью.

В общем, безобразие, конечно, сплошная антисанитария.

Там еще у них под аркой черный выход из японского ресторана «Фудзияма». И так иногда несет из их азиатской «Ямы» их азиатскими «сушами», что чертям становится тошно.

Чертей у черного выхода «Фудзи», конечно, тоже видимо-невидимо, но этих-то хотя бы не видно. А крысу видно.

Довольно неприятная. Сразу заметно, что умная. Глазенки так и сверкают. Усенки так и подпрыгивают (о хвосте вообще лучше не вспоминать).

И себе на уме.

И вот она, эта крысища, в конце концов совсем распоясалась. Напугает какую-нибудь дамочку, и ей даже лень за этой дамочкой дальше гоняться.

Ну не есть же ее, в самом деле? Как будто без этой дамочки в мегаполисе еды недостаточно! В нашем мегаполисе еды немало. В нашем мегаполисе еды хватает. Может, у кого-то денег на эту еду не хватает…

Но это уже вопрос к Пенсионному фонду, а не к нам. Не крысиный вопрос. Государственной политикой попахивает. Как с черного выхода «Фудзиямы».

И крыса стала поступать проще.

Иначе.

После того как мы все это вам расскажем (как придумала поступать эта крыса), больше не говорите нам про человеческий интеллект, программное обеспечение, тестированное сканирование и высшие баллы ГИА.

Высшие баллы ГИА ничто по сравнению с Высшим разумом нашей крысы.

Хвала тебе!

Крыса, живущая в подвальном помещении дома, через дорогу от «Игровых автоматов»!

Наступает торжественная минута молчания.

Помолчим. Тем временем, оставаясь, на свое счастье, невидимыми, продолжая с любопытством наблюдать за действиями Высшего разума.