Дочери Марса - Томас Кенилли Страница 20

— Если власть принадлежала женщинам, то почему тогда царь, а не царица? — тихо, не рассчитывая на ответ, поинтересовалась Фрейд.

— Хороший вопрос, сестра, — согласился Кирнан. — Если мне суждено вернуться в Мельбурнский университет, я обязательно задам его профессору Челленору. На правом траверзе, — добавил он, — видны неясные очертания острова Имврос, связанного с Фетидой, матерью знаменитого Ахилла.

Про многих санитаров поговаривали, что их отчислили из пехоты за неумение обращаться с винтовками и штыками и даже за бунтарство. Но Кирнан казался человеком на своем месте. Однако он не выставлял напоказ то, что принято считать образованностью. Он знал о неких табу в отношениях между санитарами и медсестрами, между подносчиками воды, носилок и сестерских сумок и самими сестрами милосердия, теоретически имевшими право приказывать ему, равно как и он обладал никем и ничем не подтвержденной, но вполне реальной возможностью к ним приставать.

В тот третий по счету вечер они видели на востоке освещенное бурей небо. Известие о ней заставило всех броситься на палубу, поскольку там происходило нечто, что можно было назвать «грозой». Словами было не передать этот грохот. Зарево в небе то гасло, то вновь вспыхивало, словно подчиняясь ритму ударов молота в кузне того самого грека, о котором рассказывал Кирнан. Но происходило это не на Лемносе. То были Дарданеллы, полуостров Галлиполи. И это была не гроза, а турецкие орудия. Крупповские германские орудия, но укомплектованные турецкими расчетами, как утверждал Кирнан, стоявший на палубе вместе со всеми остальными.

— Немцы переманили турок на свою сторону, — сказал он. — И тут появляемся мы!

«Архимед» замедлил ход, приблизившись к освещенным береговым высотам. Он шел к эпицентру бури на скорости около семи узлов. Теперь его окружали новые боевые товарищи — транспорты, крейсеры, нацелившие орудия на высоты эсминцев, впрочем, пока молчавшие. По правому борту на волнах покачивалось еще одно госпитальное судно с красными крестами. И повсюду множество мелких суденышек, будто дожидавшихся дневного света и барж, курсирующих между кораблями и берегом. Салли ломала голову, как же ей удалось не заметить начала этой грандиозной кампании, разворачивавшейся прямо у них на глазах и затмившей полнеба? Когда она началась? Как же умудрились сохранить втайне нечто столь грандиозное и невиданное с самого их отъезда на грузовиках с утопавшей в иллюминации набережной Корниш? Из школьных уроков истории она усвоила, что решительно все великие битвы совершались в течение одного дня. Разве не так было при Ватерлоо? Но у этого сражения явно была многодневная предыстория, подготовка, не прерывавшаяся даже по ночам. Трехсменная. Как сталелитейный завод.

— Высадка началась примерно в тот момент, когда мы вышли из порта, — пояснил стоявший у леера санитар с сигаретой во рту. — Уверен, что туркам зададут взбучку.

С палубы едва тянущегося «Архимеда» трудно было понять, кто кому дает взбучку. Появилась старшая сестра Митчи, скорее всего чтобы отдать распоряжения.

Обернувшись, она окинула взглядом берег. Череда вспышек артиллерийских выстрелов и дрожащие сполохи разрывов приковывали к себе общее внимание.

— Боже мой, — проговорила Митчи. — Это продолжается двадцать четыре часа в сутки? Еще пять минут на палубе, девочки, — ее голос перекрыл металлический грохот вытравливаемой якорной цепи. — По вашим часам. А потом отдых. Вы понимаете, что уже очень скоро у нас с вами работы будет невпроворот?

Столб воды вздыбился позади стоявшего на якоре транспорта. Некие штуковины производства господина Круппа почтили корабль своим вниманием. Это каким-то образом расширяло границы сознания.

— Глядите, — сказала Кэррадайн. — Солдаты.

В мерцании вспышек — примерно в двух милях впереди — виднелся пляж и даже казался словно специально освещенным. Самое место для Ясона и аргонавтов во всеоружии встретить тех самых лемниянок. Пляж был усеян людьми, отсюда они казались просто точками, зато их было великое множество, и они на удивление быстро мельтешили.

Кэррадайн, Салли и их маленькая, сухонькая, замкнутая главная медсестра Неттис обнаружили еще более обострившийся дух послушания. Они хотели немного вздремнуть перед тем, как прибудет партия раненых. Но на трапе Салли увидела побледневшую Наоми в переднике, она стояла рядом с доктором Хуксом и санитарами, которым предстояло доставлять раненых к врачу и к Наоми для оценки тяжести полученных ранений. На лице Наоми запечатлелась решимость, та самая, что позволила ей убить мать. Нет, Салли спать не пойдет. Она решила остаться и ждать. А остальных поднимут для выполнения обязанностей в соответствии с ее и Хукса распоряжениями.

Они не спустились в каюты за госпитальной палубой. Полчаса назад ей показалось бы смешным идти отдыхать под аккомпанемент крупповской колыбельной. Теперь — даже зная, что Наоми продолжает бодрствовать, — это было вполне в порядке вещей. В любом случае на рассвете санитар разбудит их всех стуком в дверь и передаст приказ заступить на сестринские посты. Огромную госпитальную палубу уже успели поделить на предполагаемые палаты, и Митчи велела им прилечь отдохнуть на предназначенных для раненых койках. Часть освещения выключили, чтобы убавить блики от белых перегородок. Воцарился полумрак, и шум канонады доносился приглушенно, но все равно никто не спал. В три ночи воцарилась тишина. Крупповские пушки отдыхали. Наоми, созерцая темнеющий берег, мысленно вернулась к мифологии. Ночь достигла пика.

В этот час минный тральщик с ранеными подошел к «Архимеду». Старшая сестра Митчи спустилась вниз, громко оповещая о прибытии раненых. Сестры чуть скованно заняли свои посты во внезапно показавшимся огромным госпитале. Скованность чувствовалась и в поведении санитаров. И те, и другие походили сейчас на горничных и портье солидного отеля, ожидающих появления первых постояльцев. На столах повсюду было расставлено и разложено все необходимое: перекись водорода, ножницы, шприцы и иглы, термометры и манжеты для измерения давления, вата и марля, бинты и перевязочные материалы.

Первыми пострадавшими, которые появились на госпитальной палубе, была горстка солдат, способных передвигаться самостоятельно. Они поднялись на борт по спущенным сходням. Они были веселы и шумливы, почти в праздничном настроении. Попав в госпиталь, они, казалось, сдерживались из нежелания показаться слишком уж обрадованными тем, что сбежали с берега. У большинства были бирки, пришпиленные на гимнастерки или френчи, с цифрой 3. Митчи велела сестрам надеть резиновые перчатки.

Первым раненым, попавшимся Салли на глаза, был темноволосый худощавый юноша с пожелтевшим лицом. Он казался растерянным. Молодой палатный врач, мало им знакомый, выделил ему койку и оценивающе взглянул на кое-как перевязанную бинтами руку. Было ясно, и Салли навсегда врезалось это в память, что у молодого человека прострелен локоть — кровоостанавливающий жгут на безжизненно повисшей руке был наложен выше раны. Доктор выписал четверть грана морфина. Слэтри со шприцем в руке отвела раненого на сестринский пост. У полдюжины сестер было время, чтобы помочь каждому пациенту или быть наготове, а в данном случае понаблюдать за размачиванием и размягчением загрязненных бинтов и промывке перекисью для извлечения пинцетом пучка окровавленной марли — остатков второпях наложенной на берегу повязки.