Демоны Дома Огня - Александра Груздева Страница 20

Или это началось, когда она впервые испытала оргазм? С Ашером она не притворялась. «Много чести», – раздраженно бормотала она, маскируя синяки. Она даже не пыталась изобразить, что испытывает удовольствие. Он не обращал внимания или делал вид, что не обращает. «Тебя устраивает, меня – и подавно», – решила Ада.

Но как-то раз Ашер прошелся губами по ее позвоночнику, пробежался горячими пальцами, нежно надавливая на каждый позвонок, Ада приготовилась к боли, но больно не было. И вдруг начертил какую-то фигуру пальцем у нее на крестце и прижал к этому месту разгоряченную ладонь. Точно огненные фонтаны взметнулись снизу вверх, и, когда он соединился с ней, Ада не смогла себя контролировать: она дрожала – нет, ее трясло, потому что неведомая сила шла изнутри. Она наслаждалась и одновременно умирала.

«Если это так просто, почему со мной раньше такого не случалось?» – думала она.

И как ответ на свой немой вопрос услышала слова Ашера:

– Энергия… Ее лишь нужно высвободить. Проще всего это сделать с сексуальной энергией – ее можно превратить во что угодно: в источник наслаждения, в умственное или духовное озарение, в краткое пробуждение…

Сонным голосом, на грани забытья, она пробормотала:

– Почему так нельзя каждый раз?

– Ты можешь привыкнуть ко мне.

– Или ты… – прошептала Ада и провалилась в цветные сны, легкие, как детские книжки с картинками.

Она не позволяла себе влюбляться. Что еще за напасть? Однажды Ада уже влюбилась – и чуть не поплатилась жизнью. И сейчас думала – пройдет. Иногда Ашер мил, но чаще ведет себя скверно. Чувства развеются, как дым. Чушь, чепуха и наносное. Больше гулять, больше двигаться, пить меньше кофе – вот рецепт здорового духа, не обремененного любовными переживаниями. Но Ада не могла обманывать себя долго… Она хорошо знала это томление сердца, ласковые волны, накрывающие ее по макушку. Она могла часами мечтать, строить замки, где они с Ашером хозяева, в голове каруселью кружилась поразительная легкость.

* * *

Сон бежал от нее, потому что совесть была неспокойна, кипела, обжигала. Решено – она завтра все скажет Марку, вернет ему кольцо. Ей не стоило принимать бриллиант. Она заигралась, потерялась в воспоминаниях об Ашере. Теперь ей нужно научиться не вспоминать его.

Когда же утром Марк поднялся по зову будильника, Ада малодушно заползла головой под подушку, хоть в глазах не было даже маковой росинки сна. «Но не станешь же с самого утра громить человека плохими новостями!» – оправдывалась она сама перед собой. Ада корила себя за трусость, как вдруг Марк вбежал обратно в спальню с воплем:

– Посмотри, что у меня!

Она вынырнула из-под подушки. Открытка с репродукцией «Приемная Бога» Рене Магритта. Обычный двухэтажный дом в глубине пейзажа, луна серпом, деревья в осенних красках, две размытые фигуры на подходе к парадной двери, лужайка. Как и все картины, эта завораживала. Есть ли Бог? Нет ли его? Примет ли?

Ада подумала – из музея в Брюсселе пришло поздравление с наступающим Рождеством и Новым годом, они ведь с Марком регистрировались там, покупали копии картин, книги по искусству в музейном арт-шопе. Перевернула открытку. Размашистый крупный почерк:

«Дон Гильяно приглашает на празднование Ночи Фортуны Марка Вайнера с матерью Еленой Вайнер и невестой Адой Борониной». И подпись – дон Марко Гильяно.

– Что такое Ночь Фортуны? – удивилась Ада.

Марк пожал плечами:

– Не все ли равно? Главное, что он нас приглашает! Понимаешь? Это приглашение!

– Ты поедешь? – осторожно спросила Ада.

Марк присел на край кровати, как-то грузно опустился, будто от радости его уже не держали ноги.

– Понимаешь, я и не надеялся, что дон Гильяно когда-нибудь пригласит нас с мамой. Ведь мы никто для его семьи. Авантюристка и незаконнорожденный мальчишка – так дон, наверное, о нас думает. А ведь он нас даже не знает. Это приглашение равносильно чуду! И ты поедешь со мной, раз здесь написано твое имя.

– Марк, я хотела тебе сказать… – начала она, но Марк так жалобно посмотрел на нее, что Ада осеклась.

Ей вдруг показалось, что Марк знает о ее намерении расторгнуть помолвку и просит повременить.

Она ведь не пойдет за него замуж. Она и не собиралась. Просто Марк дорог ей. Он – единственное, что осталось от Ашера Гильяно. Она всего лишь играет роль. И это – опасная игра. Нет, она не королева в извращенной шахматной партии, на которую сама подбила Марка. Она глупая пешка, которая прыгнула в первый ход через клетку и тут же уперлась в тяжелую, как свинцовый гроб, фигуру – путь вперед заказан, а отступать она не имеет права.

Встретиться с семьей Ашера? Что ж, она может себе это позволить, хоть сердце, ненадежный товарищ, колотится, как загнанный заяц.

– Я только хотела сказать, что с радостью поеду с тобой и с твоей мамой в гости к дону Гильяно.

Солнце село, Ян вошел в воду, ступил в мелкую волну, взбудоражив песчинки. Он знал, что не убивал Роберта Хински, адвокат не соврал ему. Он и пальцем не тронул этого толстяка. Яна оправдали. Но он был виновен в том, за что его и не судили, а он от ужаса или шока не помнил, что же случилось. Память возвращалась, как прилив, теперь уже он твердо знал, что убил Ашера Гильяно. Еще он знал, что Ашер был его отцом.

Всю жизнь Яна принимали за кого-то другого. Сам себе он казался песком, утекающим сквозь пальцы. От него вечно чего-то ждали. Мать хотела, чтобы он поправился и был обычным здоровым ребенком. В монастыре от него требовали немыслимых достижений в самоконтроле и медитации. Ашер Гильяно ждал от него чудес, исполнения древнего Завета, который Гильяно заключили с демонами-лилу. А Ян не мог, он не мог дать им то, что они от него хотели и требовали с блеском в глазах, чуть ли не подступая с ножом к горлу.

Не лучше ли уйти?

Чем глубже Ян заходил в воду, тем больше рос его страх. Но он решил твердо – не повернет назад. И когда вода достала ему до подбородка, юноша неожиданно для самого себя поплыл. Руки вдруг оказались сильными, ноги подвижными, он плыл, и страх его плыл вместе с ним, но уже не внутри, а рядом, как молчаливый попутчик. Ян не оглядывался назад. Он плыл вперед, в черноту. Он устанет, глотнет воды, задохнется. Или внезапно случится припадок. Ведь вода всегда была для него под запретом именно потому, что, случись приступ даже близко от берега, его не смогут спасти. Все будет так, как он задумал. Он больше не вернется на берег.

За мгновение до приступа мир подступал к самым глазам, будто он рассматривал его через линзу многократного увеличения. Каждый штрих приобретал удивительную прозрачность. Воздух начинал искриться, будто по нему шли невидимые, тоньше паутинки, провода, а по ним пропускали электричество. Каким-то образом эти невидимые провода превращались в сети, куда он попадал. Сеть проникала под кожу, вживлялась в разветвление сосудов, вспыхивала импульсами во лбу. Он представлял себе все так ясно, что не мог удержаться от крика.