Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева Страница 21

Теперь осталось дать, как выразилась Мадам, «последний бой, он трудный самый» — открытые уроки. Судя по общему мандражу и скоплению сил у линии фронта, предстоит как минимум Сталинградская битва.

11 декабря

Когда разбирали у Мадам старые папки, наткнулась на одну толстую и порядком потертую. Внутри оказались вырезки из газет.

— Положить в новую? — уточнила я.

Мадам мельком глянула, но без особого интереса:

— Даже не знаю… В принципе, сейчас все можно в Интернете найти. Хотя… Оставь на всякий случай.

Я стала осторожно перекладывать пожелтевшие листочки. В заголовках сплошь известные фамилии: Бухарин, Киров, Фрунзе, Тухачевский… И обязательно вкупе с трагично-кровавым вроде «жертва», «палач», «террор»…

Неожиданно взгляд зацепился за небольшой портрет. Не сразу поняла, почему. Потом сообразила — совсем мальчишка! Наверху хлесткое: «Павлик Морозов: герой или предатель?»

— …я в школу в восемьдесят седьмом пришла, — продолжала тем временем Мадам. — Как учить — непонятно: в учебниках одно, в газетах другое. Гласность, кругом разоблачения, вот и собирала. На всякий случай.

— И по чему учили? — поинтересовалась я.

— То есть? — не поняла Мадам.

— По учебнику или по газетам?

Мадам замялась.

— Это называется «комбинированный урок», — влезла со своими шуточками Лиля.

Мадам кривенько улыбнулась:

— Как-то так…

По-моему, отвечать серьезно она и не хотела.

Я смотрела на лобастое лицо подростка и думала: страшно, наверное, сначала считаться героем, а потом — предателем. Куда страшнее, чем сначала предателем, а потом — героем.

— А сейчас Павлик кто? Герой или предатель? — спросила Наташа.

Она очень добрая, иногда даже простоватая. Но порой вот таким наивным вопросиком пригвоздит в самую точку.

Мадам задумалась:

— Да вроде как все успокоилось…

— Там чистая «бытовуха» была, — встряла всезнающая Лилька, — а уж раздули! Сначала одни, потом другие. Говорят, он и пионером-то никогда не был.

— …по крайней мере в учебниках про него ни плохого, ни хорошего, — закончила свою мысль Мадам.

— Зато политкорректно, — хохотнула Лиля.

Разговор почти забылся, но сегодня вдруг пришло в голову: а тогда про кого из подростков в учебнике есть? Кто по-прежнему остался в героях?

Пролистала раздел Великой Отечественной [1]— где же еще искать, если не там? Нашла два предложения про Таню Савичеву и ее короткий дневник. Конечно, девочка и сама стала «символом страшной блокадной поры», но все-таки я искала другие имена и другие судьбы.

Ну не может быть, чтобы совсем никого!

Судорожно просмотрела еще раз.

Сделала третий заход…

С детьми оказался связан только коротенький абзац об образовании: многие школы в войну оказались разрушены, тетрадок не было и писали на полях газет, но обучение не прекращалось даже в осажденной Москве и блокадном Ленинграде.

И — всё. Будто не работали мальчишки и девчонки на заводах и в колхозах, не воевали в партизанских отрядах, а только прилежно учились. Хорошо хоть не канючили, не дергали мамок за подолы и не мешали отцам воевать. Будто не было ни Володи Дубинина, ни Лени Голикова, ни Зои Космодемьянской, ни молодогвардейцев…

Помню, в детстве мне попалась старенькая книжка, на обложке которой нарисованная девчонка лихо отстреливалась из пистолета. Худенькая, с такими же, как когда-то у меня, синими бантиками в тонких косичках. А сверху имя: Зина Портнова.

За вечер прочитала и… перечитала. Потому что в те свои чистые, не замутненные полутонами восемь лет, дойдя до последней строчки, ревела навзрыд и никак не могла поверить, что Зина, такая умная и отважная, погибла. По-моему, именно тогда я впервые за свою короткую жизнь испытала настоящую ненависть — к извергам-фашистам. И не жалею. Жесткое чувство не всегда разрушительно. Если ребенка в детстве не научить отличать и ненавидеть зло, то как, став взрослым, он будет ему сопротивляться?

Потом еще несколько лет в самые тяжкие минуты я вспоминала о девочке с синими бантами. Нерешенная задачка, болезни и даже очередной день рождения, с которым не поздравил родной отец, — все отходило на второй план и казалось мелким, ничтожным по сравнению с болью и страхом, которые пришлось пережить Зине. Иногда я спрашивала себя: а смогла бы я, как она, доказывая непричастность к гибели сотни солдат, съесть отравленный суп, обрекая себя на верную смерть и спасшись только чудом? Выдержала бы пытки гестаповцев? Достало бы у меня смелости схватить во время допроса пистолет, застрелить офицера и бежать? И со стыдом признавалась: вряд ли… И дело вовсе не в том, что Зина была чуть старше.

Еще помню, как покоробило тогда одно случайное наблюдение. В книжке на первой же странице красовалось совершенно несерьезное, даже оскорбительное слово «Малыш». Я представления не имела об издательствах и тем более не знала, что в прежние, активные патриотическо-воспитательные времена любить Родину, ненавидеть врагов и жертвовать собой учили чуть ли не с яслей. Но судьба девушки была настолько трагичной, что тогда подобная неразборчивость ответственных дяденек показалась мне непростительной халатностью и несправедливостью. Слово «малыш» шло вкупе с Хрюшей и Степашкой, а что может быть общего у кукольных зверушек с отважной и к тому же погибшей девочкой?

Пусть сейчас другие времена, но почему о них — расстрелянных, повешенных, замученных пытками и почти еще детях в учебнике для детей нынешних нет ни слова?

Только потому, что были пионерами и комсомольцами? Или потому, что в свое время ретивые идеологи сделали их чуть правильнее, чуть стерильнее, чем они были на самом деле? Ну и что? Разве подвиг их от этого стал менее весомым, а смерть — менее мучительной?

С водой выплеснули ребенка. Не заметили. Просто так решили.

Или… Может, это какая-то особая тактика? На переходный период?

А смысл?

Ну, например, пусть учебник только обучает, а не воспитывает.

Но неужели не ясно, что тогда детям не с кого будет брать пример? Нет, не может такого быть, ведь совершеннейшая глупость получается…

Обязательно дам своим задание, пусть и на «политкорректную» тему вроде «Дети — герои войны». Не все же Рубину с Хохловым в героях ходить.

14 декабря

На открытые уроки пришли человек двадцать — историки из других школ, кое-кто из гороно. Сову было не узнать: перышки почистила, все порхала между кабинетами и весело чирикала, а с курирующей инспекторшей даже приватно поворковала. Ну аки горлица, злою волею коварной природы обращенная в пингвина.