Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон Страница 21

Я приказала себе не двигаться с места, замерла, стоя спиной к двери и протянув к шкафу руку, и обернулась, только когда услышала, что Анн-Мари заходит в комнату.

Я чуть не уронила вешалку на пол. На этот раз она действительно изменилась. Ее лицо уже не выглядело надутым и пухлым. К моему удивлению, на нем явно обозначились скулы и подбородок. Щель между передними зубами осталась, но перестала быть по-детски забавной, а казалась чувственно-притягательной, то и дело мелькая между губами. Грудь у Анн-Мари не появилась, да этого и не следовало ожидать — ведь телосложением она скорее походила на мальчишку, но вот движения казались какими-то новыми. Более уверенными и ритмичными. Она была одета в бикини, что особенно подчеркивало загар. Ее волосы еще не успели высохнуть, и на плечах висела купальная простыня.

Меня захлестнуло оглушительное чувство собственной неполноценности. Я ощутила себя наивной и неуклюжей неудачницей. Мне внезапно захотелось выбежать прочь из комнаты, прочь от кроватей с узорчатыми покрывалами и от этой красивой, ловкой женщины, которой я никогда не смогу стать сестрой.

Вероятно, у меня был совершенно ошарашенный вид, и, судя по взгляду Анн-Мари, ее это позабавило. Потом она рассмеялась, красивым, мягким, но не совсем добродушным смехом, и обняла меня. От нее пахло солью, и от прикосновения ее мокрых волос мою щеку обдало холодом.

— Ульрика, — только и сказала она, продолжая хохотать.

Она смеялась слишком долго и как-то нехорошо. Она смеялась надо мной, а не со мной. К этому смеху не хотелось присоединиться, разделить его с ней. Он ранил, но был тем не менее неотразим, и, отвечая на ее объятия, я чувствовала глухую боль в сердце.

— Вот тут мы и будем жить. Здорово, правда? — сказала она и с размаху бросилась на кровать, именно на ту, где я ее себе и представляла.

Я легла на бок на вторую кровать, лицом к Анн-Мари. На ее подушке образовалось мокрое пятно от волос. Она повернулась ко мне лицом, и наши взгляды встретились. Окно было открыто, ракушки на «музыке ветра» легонько покачивались от сквозняка, и их внутренние стороны поблескивали на солнце. Потихоньку мы настроились на общую волну. Но мне удалось добраться только до части Анн-Мари. Остальное так и осталось для меня недоступным, далеким континентом.

Не помню, произошло ли это на следующее или в какое-то другое утро, но в любом случае до празднования «середины лета». Я стояла перед зеркалом в ванной в одних трусах и бюстгальтере и красилась. Анн-Мари вошла и встала рядом со мной. Продолжая орудовать щеточкой с тушью, я покосилась на отражение подруги в зеркале. Она тоже начала красить ресницы. Хотя на самом деле никакой необходимости в этом не было. У нее и так были длинные черные ресницы и темные брови. И светлые от природы волосы. Замечательное и необычное сочетание. У меня же самой ресницы были светлые, как у поросенка, и волосы такого цвета, который при добром отношении именуется пепельным, а в противном случае — мышиным. Ресницы я красила ежедневно, но красить или осветлять волосы в то время считалось немодным. Этим занимались только официантки средних лет.

Я аккуратно выдавила из маленького тюбика капельку синих теней с блестками и стала размазывать их по векам. Анн-Мари наносила блеск на губы. Рот у нее был красивый. Линия губ как-то странно загибалась вниз, придавая лицу слегка недовольное выражение.

Стоять так близко к ней казалось просто убийственным, и я слегка потянула за лямку бюстгальтера, чтобы напомнить нам обеим о своем единственном физическом преимуществе. Хотя на самом деле мой большой бюст меня не особенно радовал. Я считала, что он не подходит моему телу. Я знала, что мужчинам большая грудь нравится, но на фотографиях в глянцевых журналах огромным бюстом всегда щеголяли высокие, стройные женщины, а не маленькие толстушки вроде меня. Такая грудь явно досталась мне случайно. В последний год мне доводилось слышать комментарии по ее адресу от посторонних парней и мужчин, что приводило меня в замешательство, и из-за этого я рассматривала собственную грудь как некий довесок, которым природа наградила меня по ошибке. Казалось, что всякие ухмыляющиеся мужики понимали в этом больше меня.

Анн-Мари ничего не подкладывала в бюстгальтер, хотя у нее был самый маленький размер. Ее это, похоже, не особенно волновало.

Она принялась расчесывать волосы. За всю зиму она их ни разу не стригла, и они отросли ниже пояса. Несмотря на такую длину, волосы у нее были густые и расходились ото лба двумя пышными волнами.

— Жаль, что я не блондинка, — сказала я.

— Думаешь, тебе бы пошло? Давай посмотрим.

Она придвинулась поближе, перебросила на мою голову часть своих волос и прижалась ко мне щекой. Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, обрамленные одной копной белокурых локонов. Я чувствовала прикосновение ее скулы, кожи, слышала ее дыхание. Волосы Анн-Мари закрывали мне левый глаз, и я вдыхала их аромат. У меня закружилась голова. Мое собственное лицо растворилось в зеркале и слилось с лицом Анн-Мари. Я сделалась частью ее.

Тут Анн-Мари захохотала, и я вновь оказалась самой собой. Но это впечатление навсегда сохранилось в моей памяти. Оно было приятным и в то же время пугающим.

Из больницы ее выписали зимой. Она наотрез отказалась жить с родителями, и врач, с которым ей приходилось периодически встречаться, тоже считал, что ей следует попробовать пожить самостоятельно. Ей был двадцать один год, и все указывало на то, что процесс выздоровления идет благополучно. Она перестала прикрывать руками лицо, ела, как и положено, пользуясь ножом и вилкой, и вела себя как человек. Она осталась молчаливой и замкнутой, но ведь так было всегда.

Кристина поселилась в маленькой квартире неподалеку от больницы. Она должна была ежедневно ездить туда на автобусе, чтобы проходить трудотерапию. Там она рисовала, пекла и играла в настольный теннис. Еще ей приходилось читать газеты вместе с остальными дневными пациентами и обсуждать прочитанное. Она почти ничего не говорила, но этого от нее и не требовали. Хватало того, что она, как положено, приезжала по утрам и принимала участие в общих занятиях.

Поскольку со всем этим она прекрасно справлялась, вскоре ее выписали окончательно. Тогда ей захотелось переехать как можно дальше от больницы. Курировавший ее специалист провела с ней беседу о планах на будущее. «Чего тебе хочется?» — спросила она. Кристина ответила, что хотела бы жить в деревне. Куратор позвонила и договорилась о том, что Кристине сдадут домик.

В один из летних дней они туда отправились: Кристина, ее куратор и местный социальный работник. Домик находился на самом краю полуострова. Собственно говоря, это был остров, но по каменной насыпи проложили дорогу, связавшую его с материком. Для машины дорога была слишком узкой, и последний километр им пришлось идти пешком. Тропинка повела их через луга, где паслись коровы, через лиственные рощицы и заросли терновника.