Бембиленд - Эльфрида Елинек Страница 21

Приведу пример. Пример инвестирования. После того как был взорван прекрасный корабль под названием «Cole» [25], мы по этому образцу, по образцу «Cole», построили учебное судно, в конце концов, надо же чему-то научиться, прежде всего строить, а не сносить, лучше сначала строить, а потом сносить, и тогда настанет черед восстановления с протеинами и минеральными веществами, да еще нужно бороться с обезвоживанием; я уже говорил, строительство – это наш способ жизни и наша задача, а теперь мы построили еще и открытый авианосец, для совершенствования ВВС Маршалла. Ничего похожего у вас нет, и у вас тоже. Да и у меня. Итак, меня сжигают заживо, помешать этому я не могу, вешают на мосту, и этому я помешать не могу, ради бога, сказали мне, вернитесь в страну, откуда прибыли, но я этого не хотел, thank you that you let me live in your country, только и сказал я, идиот, больше они мне ничего сказать не дали, не успел я открыть рот, как уже сидел в самолете. Всех на обратный рейс. Мы вежливо просим вас вернуться в страну, откуда прибыли. Я бы все равно это сделал. Но тогда я еще не знал, что они не дадут мне жить и в другой стране. Вот в чем загвоздка. Или гвоздь проблемы. Всегда найдется гвоздь, на котором мы будем висеть, на который нас повесят, как забытое кожаное пальто, нет, кожа с меня уже содрана. Стало быть, если вы спросите меня, чего мне больше не дано, я отвечу: это и впрямь выглядит жутковато, мертвый я не похож на самого себя, это значит, что при жизни я наверняка больше походил на самого себя, чем сейчас, теперь эта похожесть исчезла, меня отделили от меня, о чем я уже не раз говорил, я не думал, что от этого будет толк, да и нет никакого толку. Чем чаще об этом говоришь, тем меньше толку. Сравните эти снимки: до и после. У меня остался только мой снимок, чтобы зацепиться за меня самого, я хочу, чтобы меня узнали хотя бы после смерти. Если хочешь быть узнанным, соответственно нужен снимок, чтобы обзавестись имеющим законную силу документом, для документа требуется определенного вида фото, а для фотографирования надо только одно: свет свет свет. Я глубоко втягиваю его в свои легкие. Неважно, откуда он падает, он нужен – и точка. Или конец. Но даже эти новые снимки не проливают свет на тех, кто построил эти пирамиды из человеческих тел, и это сделано не тысячи лет, а всего несколько месяцев тому назад. Даже родная мать не узнала бы меня на этих снимках. Притом что я с самого начала хотел выглядеть иначе, правда, скажи кто-нибудь, что я хотел выглядеть, как на этих снимках или что я очутился здесь ради того, чтобы скопить денег на пластическую операцию, это было бы слишком, кстати сказать, пластическая операция очень даже подошла бы нашей Линнди, с ее рожей долго не побегаешь, нет, так далеко от самого себя я не стал бы убегать ради того, чтобы стать красивее. Но здесь, где я отделился от себя, полуобугленный, висящий на перилах моста, до этого момента получавший тысячу долларов в день, здесь я обрел, наконец, другой вид, соответствующий тому миру, из которого вышел. Не имею понятия, подходит ли это соответствие иному миру, тому, в который иду.

Кстати, где трое других? Одного я вижу, он висит рядом, чуть выше меня, но нас вроде было четверо, разве нет? Для тех двоих, которых я сейчас не вижу, найдется другая форма превосходства, это уже не моя забота. Этот мир – сплошная частная собственность, моя фирма – частная собственность, я тоже частное лицо, и эти мои снимки должны бы, собственно, представлять частное лицо. Так я думал. Все эти леса, озера, деревни, города, которые могли бы неплохо получиться, отставим пока в сторону и основательнее займемся мной. Боюсь, в мире ином это будет не совсем кстати, но в этом сойдет, плевать я на все хотел, раз мои любимые места исчезли из моего поля зрения, их больше нет и никогда не будет. В моих ребрах свистит ветер, я никогда уже не буду с наслаждением разглядывать лес, озеро, деревню или город. Мне остались только эти железные перила. Я их вижу. Ветер поет свою песню, используя мои ребра как лиру, а вот появляется и этот глуповатый блондин Аполлон с обесцвеченными волосами и с вечной лирой в руках, другие играют лучше, он пока не очень хорошо, но меня он победит, это он сумеет, он хочет и будет совершенствоваться, но и тогда найдутся те, кто играет лучше, чем он, он же захочет играть еще лучше, и так далее, ну, его-то мы теперь заполучили, этого всезнайку с Запада, там он все больше уходит в тень, этот солнечный бог, этот блондин. Стоп, вот он приближает свое приветливое и в то же время строгое лицо ко мне, и я замечаю, что он не настоящий блондин! Настоящих блондинов вы найдете среди – нет, среди солдат вряд ли – среди несчастных червяков, по темным корешкам волос, хотя и очень коротко подстриженных, я вижу, что этот человек их однажды покрасил, а потом забыл постоянно делать то же самое. Он обесцветил волосы, сделался белокурым, потому что счел это стоящим делом. Неоновый блондин, ну да, для снимка нам столько света не нужно, а этот неоново-блондинистый, несмотря ни на что, сидит на обвисшей ветке, я осмеливаюсь дать этот прогноз, здесь и сейчас! Он слышит, как кто-то другой пытается играть на его инструменте, а потом перестает, на реберном своде как на лютне, стоя на голове, вверх ногами, головой вниз, снизу вверх, но всегда сверху, как ему и положено, он играет всегда одну и ту же мелодию, издает одни и те же звуки, дилетант несчастный! На флейте из человеческого тела лучше не сыграешь. Тут надо знать куда дуть и где в половом члене оставлять дырку, да и поворачивать его нельзя, он ведь одним концом прочно прирос к телу. И все же повторю еще раз: упражняться упражняться упражняться! Снова и снова повторять заученное! Иначе ничего не выйдет. Наконец-то я могу познакомиться с самим собой, на этом мосту можно идти только налево или направо, если смотреть с моего места, а если с вашего, то вперед или назад. Или прыгнуть вниз. Но на это я бы не решился. Да у меня и времени не было. Трое из нашей четверки были штатскими, и среди них, конечно же, я! И зачем это я лезу вперед? Я сказал «штатские», люди со стороны, Аполлон, такого идиота, как ты, мне еще не доводилось видеть. Ты одно из самых глупых созданий западной гемисферы! Когда думаю, что ты выиграешь это соревнование, я просто с ума схожу. Говоря объективно, это любой подтвердит, ты, Аполлон, бездарен, может, к чему-то у тебя и есть талант, но однозначно не к музыке, хотя ты постоянно твердишь, что она в твоей компетенции. Сожалею, но я должен тебе это сказать. А судья нам больше не понадобится, он все равно был бы необъективен, даже если бы и нашелся такой, мы все равно не стали бы ждать его суда. Мы не ждем больше ничьего суда, мы слишком долго ждали, ждали всего, и знаем, что последний суд еще не значит, что за ним последует Страшный суд, но будет апелляционный суд, в этом я абсолютно уверен, и будет Страшный апелляционный суд всех времен и народов, в том числе и самых древних, его нельзя будет избежать, ни один из нас не доживет до своей естественной старости, но мы все же будем ждать, хотя никогда не умели этого делать. А потом наступит то, что обычно наступает для того, кому надо делать свободный выбор: разбрасывать камни, сжигать заживо, сжигать до смерти, сжигать без остатка, совсем не сжигать, кого-то обезглавливать, топтать, бить, колоть ножом, ну да, все по полной программе. Опустошить бутылку, пока идет программа. Встряхнуть ее так, чтоб брызги полетели. Вы этому уже научились, хотя и не вполне. Вам всегда чего-то недостает.