Дорогами Чингисхана - Тим Северин Страница 21

Понятно, что тайна места погребения Чингисхана породила немалое число предположений о том, где может находиться гробница и не набита ли она сокровищами, награбленными самым успешным грабителем в истории. Теорий множество. На протяжении нескольких веков верили, что тело Чингисхана погребено не в Хэнтэе, а во Внутренней Монголии, в области Ордос. Пржевальский слышал, что прах Чингисхана «лежит под желтым шелковым балдахином посреди кумирни и покоится в двух гробах: одном серебряном, другом — деревянном. Тут же находится и его оружие». За этой могилой тянется мрачная политическая история. Несколько раз «мощи» уносили оттуда, но затем они возвращались на место как символы монгольской государственности. Вторгшись в Манчжурию, японцы попытались завладеть «реликвиями». Они планировали создать марионеточное монгольское государство, центром которого хотели сделать гробницу Чингисхана; были даже составлены архитектурные эскизы нового мавзолея для упокоения останков. Эти планы так и не были реализованы, но когда китайское коммунистическое правительство открыло в 1955 году существующее и поныне мемориальное сооружение, наблюдатели прокомментировали, что оно имеет необъяснимое сходство с японским проектом. И когда в Монголии оставили без внимания 800-летнюю годовщину со дня рождения Чингисхана, никак ее не отпраздновав, китайские коммунисты мастерски набрали политические очки в глазах монголов, специально дав разрешение на паломничество к усыпальнице в Ордосе. Поклониться памяти своего великого предка отправились тридцать тысяч монголов.

Сегодня большинство ученых полагают, что в святилище в Ордосе находится, в лучшем случае, оружие Чингисхана. Вряд ли существовала какая-то опись того, что хранилось в святилище, и после всех бурных событий, после того как предполагаемые останки не раз покидали его и возвращались обратно, есть немало сомнений, сколько же в святилище могло остаться оригинальных реликвий. И что важнее, существуют и, вероятно, очень давно неверные представления относительно местонахождения самой усыпальницы. Возможная причина ошибки состоит в том, что когда Чингисхана похоронили на склонах Бурхан-Халдуна, на одно монгольское племя была возложена обязанность охранять могилу. Но над гробницей вырос лес, все следы были потеряны, и племя в конце концов переселилось в Ордос, где продолжало заявлять о себе как о хранителях могилы Чингисхана, но уже в совершенно ином месте.

В попытке выяснить истину в Хэнтэй отправилась японско-монгольская «Трехреченская экспедиция», субсидируемая ведущей японской газетой, и с энтузиазмом взялась за разрешение проблемы. Свои поиски экспедиция, оснащенная по последнему слову науки и техники и вооруженная практически всеми новинками современных технологий, начала с огромным размахом. Были тщательно изучены спутниковые фотографии района вокруг Бурхан-Халдуна и составлена мозаика из аэрофотографий. Теперь экспедиция занималась кропотливой полевой топографической съемкой местности с использованием теодолитов и дальномеров. Но главные надежды ее члены возлагали на грандиозную программу дистанционного зондирования, исследуя растительность, почвы, скалы и электромагнитные поля. Район тщательно прочесывали группы японцев и монголов, оснащенные инструментами, с виду напоминавшими миноискатели, или черными ящичками, висящими у исследователей на шеях; сами они всматривались в шкалы, прислушивались к звукам в наушниках, колдовали с переключателями и ручками. Главный довод исследователей: если усыпальница Чингисхана находится тут, то она достаточно большая, чтобы внести изменения в обычный профиль поверхности. Традиционалисты и скептики возражали, приводя текст древнего сказания, что могила Чингисхана вырыта на дне долины, а чтобы скрыть ее, могилу затопили, либо изменив русло реки, либо даже создав на этом месте рукотворное озеро. Чтобы не обмануться, японские специалисты составляли точные карты озер и речных русел и искали аномалии в конфигурации гидрографической сети. Монгольские власти дали экспедиции на поиски три года; когда мы встретили членов экспедиции, они завершали первый сезон.

Можно только догадываться, какие мысли возникли у японских исследователей, когда на вершине холма внезапно появился и направился вниз через лагерь отряд монголов, с виду похожих на банду разбойников, верхом на косматых лошадях и с ружьями за плечами. Но нашим монгольским спутникам, любящим порисоваться, определенно нравилось, какие чувства они вызывали. Осадив норовистых лошадей, они громкими криками приветствовали своих приятелей-монголов, работавших с японцами, как всегда внеся сумасбродным и показно-удалым поведением суматоху в рутинный порядок скучных раскопок. Затем, после стакана горячего чая, мы вновь двинулись в путь, проезжая мимо желто-белых палаток-иглу и оставляя позади толпу ошеломленных этим визитом японцев, в глазах которых я заметил определенную зависть к беспечному и легкомысленному образу жизни недолго задержавшихся у них гостей.

Еще через час мы достигли подножия горы. И там, выехав на поляну среди сосен, мы увидели то, что на первый взгляд было очень похоже на индейский вигвам.

Это оказался шалаш из сухих ветвей, сложенных в форме высокого конуса. На самых верхних ветках развевались десятки тряпичных полосок, выцветших от долгого пребывания на ветру и под дождем. Другие полоски и клочки хлопчатобумажной ткани свисали с ветвей нескольких небольших сосенок, образующих полукруг возле шалаша. Перед полукругом, шагах в пяти от «вигвама», покоился приземистый камень-валун, служивший чем-то вроде алтаря. На нем лежали подношения: спички, куски сахара, медные гильзы, монеты и даже одна-две банкноты. Мы достигли обо, святилища, посвященного горе. Подъехав к обо, колонна всадников описала круг по часовой стрелке, тем самым выказывая святилищу свое почтение. Затем мы спешились, привязали лошадей к близстоящим деревьям и добавили свои подношения к тем, что уже лежали на обо. Все было проделано без малейшего намека на смущение или неловкость. У всех — и у художников, и у пастухов, и у врачей — нашлись клочки ткани, которые они привязали к ветвям обо, либо они, покопавшись в карманах, отыскали всякие мелкие предметы, нашедшие себе место на камне-алтаре. Блюдя историческую монгольскую традицию, Ариунболд выдернул белый волосок из хвоста своей лошади и привязал его к веточке. Дампилдорж опустился на колени перед грубым каменным алтарем и запалил маленький кусочек ладана. Кто-то клал пожертвование в виде кусочка хлеба, кто-то — деньги. В это время Дампилдорж вытащил крышку табакерки, насыпал в нее курящийся ладан и тихонько обошел вокруг привязанных лошадей. Он останавливался перед каждой лошадью и проводил дымящимся ладаном у них под ноздрями. «Это принесет удачу и сделает их здоровее», — объяснил он. Потом, по-прежнему нисколько не испытывая неловкости, все всадники собрались группой перед обо и расселись в два ряда, а Пол сфотографировал их: они были все равно как туристы за границей, которые только что приехали на автобусе на экскурсию в собор.

Нам потребовалось три очень напряженных часа, чтобы взобраться на вершину Бурхан-Халдуна. Первозданный лес эпохи Чингисхана, с густым подлеском, где будущий Властелин Мира прятался от разыскивающих его врагов, сменился намного более редким сосняком, к тому же сгоревшим в лесных пожарах до остовов. Многие стволы лежали на земле, перегораживая дорогу вверх комелями костяного цвета и остро обломанными сучьями. Чтобы еще больше затруднить восхождение, склон горы повышался очень круто, и из-под неподкованных копыт нередко сыпались камни и комья податливой земли. Спешиваться монголы и не думали, а лишь понукали своих низкорослых лошадей, гоня их по крутым предательским склонам. Лошади тяжело дышали, задыхались, упрямо карабкаясь вверх, а глинистый сланец шумно осыпался позади. Картина столь атлетического подъема производила сильное впечатление, и у меня не было сомнений, что монгольская конница, славившаяся тем, что способна преодолевать любые препятствия, по праву заслужила свою репутацию.