Финляндия. Пора менять место жительства - Андрей Шилов Страница 21

Меня ведут по коридору, рассказывают: в каждом таком отделении работает человек по 20. Одному специалисту рекомендуют вести от 20 до 50 дел, на самом деле норму иногда превышают вдвое — это публично признавала и профильный министр. Это был первый раз, когда от финского государственного учреждения повеяло чем-то знакомым — недофинансированием, некоторой усталостью, но убежденностью в том, что дело нужное.

Общался я с «руководящим специалистом по социальной работе» Линдой Бломстедт. Она точно знала, как называется ее должность по-русски, потому что в офисе у нее был финско-русский словарик, который соцработники подготовили, сотрудничая с питерскими коллегами. Я первым делом попросил статистику — насколько много у них русских клиентов? Оказалось, совсем немного: в 2009 году у большинства проблемных семей родной язык был финский (2375 семей). Русские семьи на втором месте, но с большим отрывом — их было всего 114. И далее сомалийских — 105, арабских 48, и еще пара десятков национальностей (это иммигрантский район).

«Прежде всего о проблемах нам сообщает полиция, — рассказывала Бломстедт. — На втором месте школа, а на третьем родители, они сами обращаются за помощью». «Клиенты» службы могут оставаться «на учете» максимум до совершеннолетия ребенка (то есть до достижения ими 18 лет).

И какие же обстоятельства финны считают основанием для «открытия дела»? В чем видят угрозу ребенку, причину, по которой государство должно вмешаться? Русский язык? Нет, конечно. Пьянство, Об этом мне рассказывала финский омбудсмен по правам ребенка Мария Кайса Аула:

— Самая типичная причина — употребление родителями алкоголя в той степени, в какой это может навредить ребенку. Часто это связано и с насилием в семье, конфликтами при разводе, недостатком родительских навыков, усталостью.

— Но кто ж не устает? Что такое усталость?

— Это когда родители уже ничего не могут поделать.

По-русски сказали бы: руки опускаются, вот тогда.

Любое насилие по отношению к человеку любого возраста в Финляндии противозаконно. Телесные наказания детей здесь признали преступлением еще в 1983 году. Ни ремнем, ни шлепком, ни подзатыльником — на ребенка не разрешено воздействовать никакой физической силой, и отдельно подчеркивается, Что не принимают родительские отговорки типа «по-другому не понимает» или «ему это пойдет на пользу». Просто нельзя и все. Это не финны придумали, а шведы, но политика «нулевой терпимости» в Финляндии прижилась и постепенно распространяется по Европе.

Уже трудно представить публичного политика, который бы оправдывал телесные наказания детей. Только в виде закона это оформлено не везде: в 11 странах Евросоюза и в России правило «не ударь» до сих пор не прописано так жестко, как в Северной Европе, страны которой были в этой области пионерами.

Я однажды видел в Хельсинки, как проходящая мимо мама-финка рассерженно выговаривала что-то своему ребенку лет пяти и со злостью отпустила ему щелбан по уху. Я даже не успел ей ничего сказать — все-таки встречаешь это редко. Такого, чтобы родители прилюдно орали на детей или шлепали их, я в Финляндии не видел и представить это трудно.

Дело не в том, что все родители суперспокойные (вывести из себя ведь можно любого). Если на людях проявить явную агрессию к ребенку, финны могут вызвать полицию, и полицейские не сочтут это смехотворным поводом. Однажды при мне в центре Хельсинки, на Сенатской площади, поругались несколько смуглых иностранцев или иммигрантов, один из мужчин держал на руках ребенка, а другой пытался его забрать. Уже через пару минут (центр города!) к ним подъехала полицейская машина, из которой уверенно вышли двое полисменов. Спорщики сразу приутихли, и конфликт показался исчерпанным. Не факт, что они его не продолжили потом в другом месте — но и туда ведь могут вызвать полицию.

У иммигрантов, как и у местных, есть претензии к этой службе. Я читал научное исследование, подтверждавшее, что к иммигрантским семьям внимание служб защиты ребенка более пристальное (кто-то даже скажет — предвзятое). Объяснений этому несколько. Иммигранты вообще чаще, чем финны, живут хуже — денег меньше, понимание реалий не то. В семьях победнее проблемы с детьми случаются чаще — не всегда, но это так.

Еще есть такая вещь как стиль общения, и более эмоциональные родители могут выглядеть, на финский взгляд, более агрессивными. Я не говорю про настоящих южан, но даже русские на фоне местных кажутся очень энергичными. Как-то я в присутствии финнов общался со своим оператором, мы о чем-то спорили. Ну как спорили — обсуждали, как снять, махали руками, переубеждали друг друга. Так вот мы и не заметили никакого повышенного градуса в нашем разговоре, а финка, которую мы снимали, потом у меня осторожно поинтересовалась: все ли в порядке? Мы долго смеялись. Объяснили: да, вот мы какие, горячие русские парни. А если бы я так спорил со своим ребенком-подростком, кто знает, что бы подумали окружающие.

Но если серьезно, то, естественно, дело не в мигрантах. Несмотря на 30 лет запрета телесных наказаний каждый четвертый взрослый финн (местный житель!) считает такое наказание ребенка возможным — в исключительных случаях. А это, скорее всего, означает, что многие так и делают.

Анонимный опрос финских девятиклассников примерно это и показал: из рассказов школьников получается, что родители хотя бы раз таскали за волосы 35 % детей, 10 % детей шлепали, а 3 % били. Единственное, что в этих цифрах радует, — это то, что двадцать лет назад такие же опросы давали картину в два раза хуже.

Предположим, становится известно о том, что кто-то из родителей применил силу — что тогда? Такие дела редко, но доходят до суда, и нарушителя штрафуют. Из-за одного случая рукоприкладства ребенка у родителей надолго не отберут, но семью наверняка поставят на учет в службу защиты детей.

Родительских прав финны не лишают в принципе (если только ребенок не был усыновлен). Родители, которые лишились на какое-то время ребенка, объединяются в реабилитационные группы. Как минимум, там помогают прийти в себя после шока, а как максимум — родители берут себя в руки и добиваются воссоединения с ребенком.

Однажды я снимал сюжет о россиянке, у которой соцлужба забрала детей 4 и 6 лет и передала их «временным родителям». То есть вот ситуация: разведенная иммигрантка последние шесть лет не работает (один декрет три года, другой столько же), живет на пособия и на алименты с двумя маленькими детьми в трехкомнатной квартире, которую ей предоставило государство. Дети ходят в садик. Со службой защиты детей уже знакома — сама к ним обращалась за помощью, и соцработники гуляли с коляской, пока она делала дома уборку. Дважды в месяц дети проводят выходные с отцом. Отец и его новая жена позвонили в соцслужбу и сказали, что дети им пожаловались: мама их бьет (мама мне на камеру это отрицает).

Когда речь идет о насилии, финские социальные службы становятся службами быстрого реагирования, они уполномочены действовать немедленно, достаточно решения двух работников, — объясняли мне в Службе защиты ребенка. Ровно так и было, подтвердила мама, которую я снимал: приехали домой, сообщили, что детей сейчас заберут на месяц, а с ней тем временем будут разбираться.