Солдаты Апшеронского полка. Матис. Перс. Математик. Анархисты - Александр Иличевский Страница 216

Научился кольцевать, вязать силки, потрясая горлом мешка с необрушенным рисом, вытаптывать площадку для ловли подсадной дичи. Напускать в угон, правильно убирать руку при скидывании птицы с руки. Осматривать маховые перья, ладить на хвост бубенцы, чтоб отыскать сапсана в зарослях. Перенимать повадки – то двигать вверх-вниз головой, как кивает в обзор сокол, когда чем-то взволнован; то прикрывать глаза, чуть выставив подбородок.

Я научился плести опадную сеть и тайник на дугах, резать и вязать стяжки для клобучка, путы для крыльев. Гоняться и лазать по деревьям за гнездарем, вдруг вспорхнувшим из загона корзины на ветку.

Трудней всего было научиться подвабливать сокола: только тогда я привык кричать по-соколиному, когда обучился удалять из себя человека.

Я освоил, как бережно прощупывать зоб, сбрасывать погадку, разбирать ее, рассчитывать массу съеденного корма, разгадывать по консистенции недомоганье. Я научился вощиной, смешанной со стрептоцидом, выглаживать восковицу и щетинки возле клюва, секатором подрезать клюв, когти, плести из конского волоса бечеву для облетных тренировок.

Вовремя высадить слётка на его первую линьку. Приучить к клобучку, свести глистов, залечить трихомоноз известкой, разведенной раствором нитазола, подкармливать ею птицу. Ловко пальцами осадить зоб, когда сокол поперхнется, пытаясь проглотить мясной куш. Наперить обломанного сокола.

Это была особенная процедура – Фарух регулярно пополнял запас маховых и хвостовых перьев, собранных им отовсюду, в питомниках и зоопарках; у него в сарае обернутый марлей висел полноценный плюмаж – букет из перьев черного аиста, лебедя, фазана, тетерева, ворона, перья, снятые с погибших соколов. Со знанием птичьей аэродинамики он подновлял оперенье сокола, составляя функциональный воздухоплавательный протез…

Перед взлетом прощупать киль, убедиться, что птица в отличной, энергичной форме, довольно гаркнуть «ярак!», приладить гру́зило – тяжелые бубенцы для ограничения.

Фарух следил за мной, поправлял не церемонясь, снимал птицу с руки, ревниво отталкивал – сокола легко испортить небрежным обращением.

Чего я еще не умел – так это после линьки выпестовать птицу для охоты; никак не получалось притравить гнездаря к дичи – здесь требовалось особое умение, с которым вскормленного с руки сокола Фарух приваживал к живцу. Он отрывал голубенку голову, тот трепыхался на ладони, – и потом быстро-быстро закапывал кровью грудь и шею забившейся горлинки, сцеживал как из спринцовки, пачкался сам – и подносил к соколу запятнанную по палевому оперенью птицу… У меня же не хватало духа так обойтись с птенцом, а если и хватало, то всё равно сокол не летел за окропленной притравой, будто испуг мой как-то портил для него горлицу, скоромил».

Хашем время от времени принимался читать мне спецкурс по хубаре. В качестве ликбеза и справочных материалов он протянул мне подборку статей и докладов экологов. «Впервые на Западе, – пояснил он, – обратили внимание на проблему хубары благодаря статьям американки Мари Энн Вивер. Это героическая женщина, сумевшая проникнуть в святая святых королевской соколиной охоты. Я видел ее в Кветте. Смелая, с прямой спиной, открытым ясным взглядом. Европейское лицо, обрамленное хиджабом. Она вышла из автомобиля, пыльный ветер Кветты ударил ей в лицо, она зажмурилась, и я смог ее разглядеть. Не знаю, кто ее высокопоставленные друзья в правительстве Пакистана (скорей всего, они были близки Беназир Бхутто). Но совершенно точно: без них ее усилия по спасению хубары были бы тщетны…»

Из статьи Мари Энн Вивер:

«В 1829 году чиновник министерства колоний Британской империи мистер Уильям Уилсон описывал ежегодный прилет дрофы-красотки на Арабский полуостров, как “время празднеств”. Он писал: “Вот-вот начнутся дожди, их предвестием стали стаи хубар. Поистине эти птицы подобны манне небесной, их прилет – вознаграждение Аллаха тем, кто пережил это адское лето”.

К восьмидесятым годам XX века на Ближнем Востоке королевская соколиная охота сократила численность хубары в пять раз. Число королевских охотников составляет всего две-три дюжины, но, вкладывая сотни миллионов долларов в охотничьи предприятия, они несут с собой подлинное бедствие. Безответные хубары, с забавным хохолком и тревожным взглядом, вечно обращающие в небо то один глаз, то другой, быстрые и нервные, обезумевшие от налетов соколиных эскадрилий, меняют места дислокаций, памятуя о сезонных бойнях.

С арабами случилась истерика, когда они обнаружили исчезновение птицы. За два года на Аравийском полуострове не было убито ни одной хубары. Короли, шейхи и принцы принялись судорожно отряжать за границу разведывательные экспедиции. Они наняли лучших европейских зоологов, чтобы добиться размножения хубары в неволе. Они заказали японским инженерам разработать следящие приборы и оборудовать джипы специально для охоты в пустыне. Однако усилия были тщетны – никто не мог ответить на главный вопрос: в каких еще странах шейхи смогут охотиться на хубару?

Всегда считалось, что Пакистан обладает одной из самых крупных миграционных популяций дрофы-красотки. Но в 1975 году и здесь хубара была внесена в список исчезающих видов. Пешаварский международный симпозиум 1983 года пришел к заключению, что численность хубары на территории Пакистана составляет всего от двадцати до двадцати пяти тысяч особей. Дрофа-красотка ежегодно дает прирост в численности до пяти процентов от популяции. В то время как соколиные охоты уничтожают как минимум шесть тысяч птиц: один Шейх Заид берет с собой на охоту более двух сотен соколов. Пакистан всегда поддерживал проведение природоохранных симпозиумов, однако власти так и не запретили, хотя бы на пару лет, охоту на хубару.

Взамен саудиты обеспечивают экономическую и военную помощь Пакистану. Например, он имеет возможность направлять в страны Залива два миллиона гастарбайтеров, задействованных на стройках (“здесь будет город-сад”, то есть пустыня, оплодотворенная золотым семенем недр) и нефтяных промыслах на берегу Персидского залива.

Азарт и величественность соколиной охоты за молодильным мясом хубары не оставляют никаких шансов этой птице. Ибо нет страсти сильней, чем желание вечной жизни».

Говорит Хашем:

«Насколько прозрачна граница с Пакистаном? Перед границей мы пеленали соколов и запихивали их в мешок с сухой травой, чтобы им было чем дышать. Мешок этот подвязывали под карданный вал. В кузове у нас были пчелиные ульи – мы путешествовали под прикрытием медосбора. Так многие пасечники кочуют по погранзоне в поисках активного цветения. К тому же помогало выхлопотанное Фарухом направление от университета. Мол, изучаем зависимость химического состава меда от состава растительности. Плюс убалтывали пограничников рассказами о танцах пчел, об их языке, я пересказывал фон Фриша.

Мы перевозили соколов в тентованном полноприводном грузовичке ISUZU — десять клеток и шесть ульев, двенадцать кубометров зарешеченного воздуха, смердящего останками песчанок, припахивающего прополисом, полного крылатого жужжания. Довольно хлопотно было вычищать клетки от окровавленных шкурок, перьев, костей, снова кормить этих хищных ангелов, пополнять поилки и толочь в ступке птичьи витамины и антибиотики. Из пятнадцати уловленных соколов к концу сентября выжили одиннадцать, еще три самки сапсана не вернулись.