Запредельная жизнь - Дидье ван Ковелер Страница 22

– Нет, спасибо.

– О чем же идет речь?

– Лучше всего прямо сейчас вскрыть завещание. – Мэтр Сонна откидывается на стуле, достает конверт и вскрывает его столовым ножом. А затем в сгустившейся тишине, трижды прокашлявшись, оглашает полный текст моего последнего волеизъявления: – «Я, нижеподписавшийся Лормо Жак, приветствую всех вас и посылаю вам свои соображения с того света. Это – мое завещание, которое я пишу, будучи, как говорится, в трезвом уме и ясной памяти. Сейчас прекрасный летний вечер, и жизнь кажется такой отрадной, что хочется продлить ее за земные пределы…» – Нотариус восхищенно вздыхает, покачивает головой и повторяет последнюю фразу, смакуя ее звучание в нынешних обстоятельствах. Однако его слушатели мало чувствительны к литературной форме, их больше волнует содержание. Поэтому он с сожалением читает дальше: – «Прежде всего я настоятельно прошу, чтобы меня отпевали в нашей часовне в Пьеррэ-дю-Лак…»

– Но почему? – не выдерживает Фабьена, уже договорившаяся насчет отпевания в Нотр-Дам.

И тут же жалеет об этом вопросе, почувствовав на себе осуждающие взгляды остальных, словно напоминающие, что она вошла в мою жизнь позже их всех. Там, в Пьеррэ, напротив нашего дома, на месте которого ныне раскинулась гигантская автостоянка, похоронили мою мать, пока я лежал в роддомовском инкубаторе. Сегодня поселок, где прошло мое детство, на склоне холма над озером, превратился в стройплощадку, в центре которой осталась часовенка с маленьким кладбищем, которые стыдливо закрывают от глаз огромные рекламные щиты, расхваливающие новейшие товары.

– «Далее, я желаю быть похороненным, – с возрастающей неловкостью читает нотариус, – в расписном деревянном гробу в виде рыбы, работы племени га из Ганы, описание прилагается».

Остолбенелое молчание прервал заливистый хохот Брижит. Спасибо, сестричка! Я в деталях видел сейчас сцену, которую предвкушал еще прошлой весной, когда как-то в воскресенье вечером сидел у себя в трейлере и сочинял это завещание под доносившийся из окон Фабьены шум трансляции теннисного турнира.

– Простите, – простонала Брижит под перекрестным огнем гневных взглядов. Она согнулась на своем стуле а-ля Людовик XIV, обхватив себя руками и пытаясь унять смех, но ничего не могла сделать – ее трясло, как отбойный молоток.

– Что это значит? – набросилась Фабьена на бедного мэтра Сонна, он же, красный от смущения, протянул ей бумажную гармошку – то самое описание.

Гроб-фантазия!

Шедевр традиционной ганской резьбы по дереву – скульптура из полого древесного ствола может служить в чисто декоративных целях, использоваться как шкаф или бар, наиболее же эффектно его применение по исконному назначению – в качестве гроба. Вы можете уже сейчас подготовить себе похороны в фольклорном стиле с гробом в форме льва, рыбы, носорога, антилопы… Заказ будет выполнен по вашему выбору и по вашим меркам!

Цена – от 15 000 франков.

Нейман Маркус.

Заказы по адресу: а/я 650 589, Даллас, Техас.

Брижит отворачивается вместе со стулом, чтобы не оскорблять своим весельем всеобщего возмущения. В восемьдесят шестом году, после ее развода и операции, я навестил ее в санатории в Ламот-Бевроне, куда ее засунули врачи. Она, вернее ее тень, сидела посреди огромной столовой с выцветшими обоями, под яркими неоновыми лампами, вместе с десятком других пациентов, у которых еще хватало сил добредать сюда из своих комнат в часы приема пиши. Среди них был старик с торчащими наружу трубочками, после каждой второй ложки супа терявший вставную челюсть; путевой обходчик из Креза, который то и дело ронял голову на покрытый клеенкой столик и разражался рыданиями; и даже заключенный, нажимавший на прикрепленный к горлу микрофон, чтобы попросить соли, по обе стороны от него сидели двое полицейских и беседовали о велогонке «Тур-де-Франс». Я привез Брижит ее гитару, несколько петард от ее приятелей-музыкантов, фотографию коронованной блондинки, на которой собирался жениться, если она согласится и проспект подарка-хохмы, который я заказал для нее в Америке.

В этом унылом доме доходяг я разными дурацкими шуточками и неуместными воплями помог Брижит взглянуть в лицо фатальному исходу, который врачи прочили ей в скорейшем будущем, – так она в далекие годы учила меня бросать лассо и рисовать в предвидении путешествия на Дальний Запад. И если сейчас я более или менее спокойно принимаю происшедшее и даже продолжаю существовать в виде какой-то легчайшей, легче воздуха, мысленной субстанции, то в немалой мере обязан этим нашим тогдашним прогулкам в детство – под руку по грязным дорожкам парка под нескончаемым дождем; судорожным смешкам в зале со столиками под клеенкой и неоновыми лампами; победе жизни над страхом; уверенности, с которой я убеждал Брижит, что если ее и приговорили, то она имеет право на кассацию, помилование свыше и, наконец, в крайнем случае побег. Тогда-то я и сообщил ей, что заказал по ее меркам малиновую рыбину с плотоядной улыбкой, обитую циновкой из лиан и открывающуюся сбоку, аванс уже уплачен, но, если ей больше нравится антилопа или носорог, еще не поздно изменить заказ.

И раз я счел себя вправе воспользоваться гробом, который был приготовлен для нее, значит, верил в ее окончательное выздоровление. Смех Брижит перешел в слезы, плечи ее сотрясались теперь от рыданий, но, поскольку она сидела спиной к столу, никто не заметил разницы.

– И вы полагаете, я должна допустить, чтобы мой муж был погребен в какой-то… рыбе? – выдавила Фабьена, почти не разжимая зубов.

– Видите ли… – подал голос мэтр Сонна. – Конечно, это последняя воля покойного, но… мы ведь знали его, так сказать, причудливый характер. Когда в прошлом году он рассказал мне по телефону о своем… э-э… несколько странном пожелании – теперь я могу об этом говорить, не нарушая профессиональной тайны, – то прибавил буквально следующее: «Это так, для смеху». Так что я как юрист, право же, в затруднении. Следует ли считать, что это распоряжение подлежит буквальному исполнению или оно имеет некоторым образом аллегорический смысл? Боюсь, что в данном случае я некомпетентен. Решение за вами, мадам Лормо.

Ампирные каминные часы пробили половину одиннадцатого. Получив от нотариуса право решающего слова, Фабьена несколько пришла в себя. Она обвела взглядом сидящих за столом: Брижит, еле сдерживающую то ли слезы, то ли смех; отца, тупо уставившегося в глянцевый проспект; Одиль, пихающую под столом мужа, чтобы помешать ему подкладывать себе сыру.

– Отстань, Одиль, в конце концов это был мой друг, я сам разберусь! – огрызается Жан-Ми, отрезая ломоть грюйера. – И эта его рыба – не просто прикол, это чертовски важно и имеет прямое отношение к смерти. Это символ, уж африканцы знают, что делают, они такие вещи давно просекли! И нечего пожимать плечами! Мы все живем на одной планете и скоро ее доконаем, известное дело: животные, природа, озоновый слой, миллиарды коптилок и помоек – наши дети не будут знать, что такое питьевая вода, подумаешь – жуть берет, так что оставь меня в покое, Одиль, хочу и ем, не твое дело! Прости, Фабьена, но ты ведь меня понимаешь!