Тайная жизнь растений - Ли Сын У Страница 22

На вершине склона, по которому тропинка поднималась от морского берега, виднелся дом, походивший скорее на мираж. Стройная пальма, устремившись в небо, возвышалась над домом метров на двести. Расположенная на горном склоне, она казалась невероятно высокой. Мне представилось, что ее корни, такие же длинные, как ствол, пробуравив гору до самого основания, погружаются в морскую воду. Листья пальмы, напоминающие крылья ветряной мельницы, словно упирались в небосвод. Вид ошеломлял. Это было похоже на рисунок, игру воображения. Но все было наяву. Я подошел поближе. Мне по-прежнему казалось, что я то ли попал внутрь картины, то ли в какой-то сон. Но все было наяву. Спрятавшись в густой листве дубов, я разглядывал дом и пальму на вершине склона. Дом, казалось, парит над морем. Пальма, вонзившаяся в небо, была похожа на огромную мачту корабля, спущенного на воду и ожидающего попутного ветра, чтобы отправится в плавание. Мама на этом корабле? Мне стоило больших трудов сдержать нетерпение и не пойти сейчас же все разузнать.

Кроме пальмы, рядом с домом ничего не росло. Ни травинки. Только прямой ровный ствол, на верхушке которого раскинулись во все стороны похожие на крылья ветряной мельницы листья. Пальма возвышалась над всеми деревьями, растущими на горных склонах. Меня вдруг снова охватили сомнения — реально ли существует это дерево? Почему я вообще решил, что это пальма? Я никогда не летал в дальние страны и не видел пальм. И не слышал, чтобы у нас их выращивали. Почему же я с первого взгляда без малейших колебаний определил, что это именно пальма? Я, конечно, много раз видел пальмы на фотографиях и по телевизору, но все же очень странно, что я даже не удивился, увидев это экзотическое дерево здесь. Может быть, такие нереальные с виду дом и пальма на вершине горы — всего лишь галлюцинация? Я вдруг ужасно захотел пить, мне представилось, как я, сняв верхнюю одежду и забравшись на пальму, жадно пью сок из ее плодов.

Через некоторое время я различил какое-то движение под деревом. Вместо сока плодов пальмы, я судорожно сглотнул слюну. Влага покатилась по пересохшему рту и гортани. На вершине холма показались два человека. Один из них с трудом передвигался, другой — поддерживал его. Первый шел очень медленно, второй — осторожно ступал, пытаясь подстроиться под его шаг. Мешковатая одежда первого едва скрывала его тощее костлявое тело и делала издалека похожим на огородное пугало. Двое шли по длинной тени, которую отбрасывала пальма. Время тянулось изнурительно долго, будто плавилось под падающими с неба прямыми солнечными лучами. Двое остановились там, где заканчивалась тень от пальмы.

Человека, который с трудом мог идти, поддерживала женщина. Я понял, что это была мать, даже не посмотрев в бинокль. Она помогла своему спутнику прилечь на деревянную скамью под пальмой, подложив что-то ему под голову. Тень пальмы укрывала лежащего человека, словно одеяло, ветер, долетавший с моря, шевелил волосы. Казалось, они вышли отдохнуть на палубу яхты. А яхта вот-вот отправится в плаванье — в море, которое неустанно билось волнами в теснивший его берег.

Заметив неопрятную растительность на подбородке и щеках человека на скамейке, я понял, что это мужчина. Выражение испещренного морщинами лица было спокойным и умиротворенным, легкая улыбка тонкой вуалью лежала на нем. Мать села рядом с ним и посмотрела на пальму, подняв голову вверх. Они оба смотрели теперь в одном направлении — на пальму. Мать указала рукой на дерево и, наверно, что-то сказала. Море неустанно билось о склон горы, обнажая белые пенистые зубы.

Потом мать дотронулась до лица мужчины. Трудно было себе представить жест мягче и нежнее этого. В ту минуту я подумал, что, пожалуй, по движениям рук можно точнее всего определить, что у человека на сердце. Ее руки излучали такое тепло и ласку, что даже я, следя за ними снизу, издалека, был растроган. Она с искренней любовью гладила его волосы, уши, глаза, губы. Мне казалось, его лицо всякий раз, как она проводила по нему руками, светлело и лучилось от счастья.

Она поднялась со скамьи и зашла за пальму. За деревом ее не было видно. Будто она вошла внутрь прямого стройного ствола. Но надолго она там не задержалась. Когда она вышла из-за пальмы (со стороны казалось, что она отделилась от ствола, с которым только что была один целым), на ней не было ничего, она была совершенно голой. Как первые люди в Эдемском саду, она не прикрывала свою наготу. Как первые люди, она не стыдилась того, что на ней нет одежды. Ее поступь была легкой, будто она шла, не касаясь земли, будто она танцевала. Она мягко опустилась на скамейку — он смотрел на нее, и его взгляд был полон безграничной страсти и восторга. Она легла рядом с ним. Ее ноги обвились вокруг его тела, его ноги — вокруг ее. Ее тело легло на его тело, ее лицо — на его лицо, ее грудь — на его грудь, ее ноги — на его ноги, ее руки — на его руки, ее губы — на его губы. Их тела слились в согласии и стали одним целым. Их тела слились и стали стволом дерева. Будто лишь теперь они обрели одно на двоих, совершенное тело — свободное, прекрасное, священное. Небо и земля, море, подземный мир внимали явлению нового дерева, которое все состояло из чувств и эмоций, поэтому тут не было ничего такого, что пробуждает стыд или отвращение. Напротив, я испытывал в ту минуту неприязнь только к самому себе. Они были за пределами реальности, а я был в ней. Мир вне реальности был непорочным, а мой, реальный, мир — уродливым. Я чувствовал, что этому не найти материального объяснения, что тут действуют законы другого измерения, которых я не могу понять. Стыдясь собственного ничтожества, я больше не прикладывал к глазам бинокль.

Я лег между деревьями. Что-то острое впилось мне в спину, но я не обратил на это внимания. По мне бегали кузнечики. Ну и пусть. «Ну и пусть» — пробормотал я. «Ну и пусть» — повторил я еще раз и поднялся. Прежде чем спуститься с горы, я украдкой бросил взгляд под пальму — они неподвижно лежали в том же положении. Они то ли были очарованы чем-то, то ли видели сны.

Размышляя, возвращаться ли в Сеул, я перегнал машину туда, где начиналось шоссе, зашел в крошечный приморский магазин, где в витринах лежали покрытые слоем пыли упаковки печенья, купил там банку с неохлажденной, чуть теплой газировкой, и тут позвонила мама.

— Кихён? — услышал я в трубке ее глухой голос, и у меня в душе в тот момент что-то оборвалось, как будто с ужасающим грохотом на пол рухнула настенная полка.

— Да… Слушаю… — неуверенно мямлил я, не в силах скрыть смущение.

В голове пронеслась мысль, что мать знает о моей поездке в Намчхон вслед за ней, — я похолодел. Как будто в подтверждение моих догадок она спросила:

— Ты сейчас где?

У меня пересохло во рту. Ее голос звучал так спокойно, что я заподозрил, не почудилось ли мне все, что было в горах.

Не дождавшись моего ответа, мать велела взять с собой брата и ехать к ней в Намчхон. Я переспросил только:

— С братом?

— Да, — коротко ответила она.

— А зачем с ним? — осторожно спросил я.

— Приедешь — узнаешь, — был ее ответ.

Тут я понял, что зря испугался. Она, похоже, не знала, что я в Намчхоне. Могла, конечно, только делать вид, что не знает, но что-то не похоже. Слишком уже серьезно и торжественно звучал ее голос. В нем даже чувствовалось что-то трагическое. Я вздохнул с облегчением и стал прикидывать, сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до Сеула. Если выехать на шоссе прямо сейчас, дорога займет, по меньшей мере, часа три. А пока я заберу брата, пока мы вернемся с ним сюда, пройдет часов восемь. Съездить в Сеул и вернутся обратно, в Намчхон, сегодня же было практически невозможно.