Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг Страница 22

А сейчас… А сейчас надо в полной мере насладиться последними драгоценными мгновениями общения наедине. Быть может, когда-нибудь воспоминания об этой их последней встрече будут согревать ей душу. Пенни перевела тяжелый вздох и отправила в рот последний кусок пирожного.

Итак, отныне ее волнует только работа. Она должна доказать всем, что не зря избрала себе столь сложную профессию. А потому нельзя терять ни одной, даже самой крохотной возможности научиться чему-то новому. Пенни Георг еще докажет своим близким, что она чего-то стоит. Она добьется успеха. Обязательно!

* * *

Пенни устремилась на виллу, чтобы попросить слезного прощения у Эвадны и попрощаться с Уолтером. Но вилла была пуста. Дверь открыл Каллиоп, сказал, что хозяева отбыли на родину, как и планировали, после чего захлопнул дверь прямо у нее перед носом. Пенни Георг одномоментно превратилась в позор своей семьи, и ей здесь больше не рады. Отныне она вольна делать все, что ей заблагорассудится.

Забавно, но последующие недели тоже превратились в череду сплошных прощаний. Студенты разъезжались. Кто-то уходил в горы, другие отправлялись с экспедицией на Крит или ехали домой на летние каникулы. Джоан тоже уехала в Англию. Пенни сняла небольшую комнатку у мисс Марджери Макдейд, бывшей учительницы музыки, ныне пребывающей на пенсии. Сейчас женщина подрабатывала в стратиграфической лаборатории: мыла там найденные во время раскопок артефакты, а потом каталогизировала их.

Как и предполагал Брюс, в экспедиции, которую возглавили супруги Пенделбери, места для нее не нашлось. И Пенни была вынуждена вернуться к своим прежним занятиям: перемывала находки, привезенные из предыдущих экспедиций, а потом тщательно зарисовывала их в свой альбом, стараясь при этом не забыть все то, что вдалбливала ей в голову Джоан. Денег было в обрез. Спасибо Джоан! Та научила ее всяким маленьким хитростям, как оставаться на плаву, имея минимум средств. Но все же пришлось продать жемчужное колье, чтобы свести концы с концами.

Уже в начале июня в Афинах установилась страшная жара. Как только выпадала свободная минута, Пенни тут же устремлялась на гору Ликавиттос, спасаясь от зноя в ее тенистых рощах. Вместе с Марджери, выступавшей в качестве ее гида, она знакомилась с окрестными достопримечательностями греческой столицы. Они посетили знаменитые Дельфийские рощи, раскинувшиеся на севере Афин: священное место для древних греков. Они прошли теми же дорогами, что и бесчисленные пилигримы, стекавшиеся к стенам Дельфийского храма несколько тысяч лет тому назад, чтобы своими ушами услышать пророчества оракулов. Потом они посетили храм Аполлона, воздвигнутый высоко в горах Пелопоннеса. Его построили более двух тысяч лет тому назад. Горными петляющими тропами они добрались до самых крайних точек полуострова на побережье Мани. Потом посетили древний город Мессину, где как раз сейчас работали археологи из их школы. И тут уже наступила очередь Пенни выступить в качестве экскурсовода. Она провела Марджери по всем раскопкам.

Друзья Уолтера перестали приглашать Пенни к себе, как только узнали о ее возмутительном поступке. Впрочем, это ее не сильно огорчало. Сейчас она была предоставлена самой себе, и это даже радовало. Под рукой всегда имелась интересная книжка, можно было сходить в музей или просто посидеть и подумать о жизни. Вот только жить, считая каждый пенни и отказывая себе почти во всем, было совсем непросто. Хорошо еще, что хватало учеников, жаждущих выучить английский, да базарная дешевизна спасала. Марджери тоже всегда готовила на двоих. А если порой голод все же давал о себе знать – что ж, размышляла в таких случаях Пенни, за все надо платить. В том числе и за собственную независимость. Из Стокенкорта не было ни звука, и это молчание пугало. Иногда Пенни начинала думать, что совершила непоправимую ошибку. Она терзалась сомнениями и, когда было уже совсем невмоготу, бежала в общежитие. Стремительно тающая студенческая коммуна хоть как-то отвлекала ее от собственных невеселых мыслей. Впрочем, компания, в которой не было Джоан и Брюса, уже не казалась ей столь привлекательной, как раньше.

Правда, в их среде появился новенький, молодой человек, который, впрочем, постоянно держался на отшибе. Мать Стивена Леонидиса была англичанкой. Ее родители владели крупным поместьем где-то в Уилтшире, а отец, грек по национальности, подвизался на дипломатическом поприще. Стивен окончил частную школу, потом учился в Оксфорде. Его интересовали древнегреческая культура и философия. А еще он любил заниматься альпинизмом, купаться в море и загорать на пляже, причем в запредельно коротких плавках. По каким-то непонятным Пенни причинам большинство студентов сторонились его. Стоило ему начать рассуждать на какие-нибудь злободневные политические темы, и толпа вокруг моментально редела. Оставалась одна Пенни, которой всегда было как-то неловко встать и уйти, бросив парня и далее разглагольствовать в полном одиночестве. А вдруг он обидится? Словом, Стивен был одинок, она тоже. Так почему бы им и впредь не держаться вместе?

Семья Стивена принадлежала к католикам. Как и положено в правоверной католической семье, у него была куча братьев и сестер. Предполагалось, что в скором будущем он, как и другие сверстники, подастся на военную службу. Но вот только с возвращением домой Стивен явно пока не спешил. Они стали проводить время вместе. После по-южному неторопливого ленча шли к морю или отправлялись в горы. Вначале Пенни нравилось дружеское общение со Стивеном. Настораживало лишь то, что он ко всему относился слишком серьезно. Однажды он схватил ее за руку и торжественным тоном предложил вместе вернуться в Англию, где он познакомит ее со своей семьей. В другой раз он стал выспрашивать, как она отнеслась бы к переходу в католицизм. Пенни поняла, что пора сворачивать эту странную дружбу.

Утешало лишь одно. Вот ведь нашелся мужчина, в глазах которого она оказалась очень даже привлекательной девушкой. Ах, если бы на месте Стивена был Брюс! Но особенно Пенни пугалась, видя, как стекленели голубые глаза ее приятеля, когда он, захлебываясь от радости, выражал свои восторги по поводу новых порядков в Германии. Дескать, вот чего добились немцы при умелом руководстве и как быстро сумели подняться на ноги после столь унизительного для их национального достоинства Версальского договора. Стивен не скрывал своего восхищения и греческим министром Метакисом, который откровенно шел в фарватере Гитлера. Он мог также часами пространно рассуждать о том, каким большим благом стала бы экономическая реформа по гитлеровскому образцу, с широким использованием общественных работ и для Великобритании. В такие минуты Пенни казалось, что приятель беседует не с ней, а, взобравшись на какую-то невидимую трибуну, витийствует перед толпой своих сторонников, будто ее здесь и нет вовсе.

– Ты только подумай сама! Взгляни вокруг! – кипятился он. – Национализм поднимает голову по всей Европе.

А она задумчиво смотрела на залив и представляла себе, как здорово было бы сейчас сидеть с книжкой в руках на террасе розовой виллы Артемзия.

– Я вообще удивляюсь тебе! – продолжал он развивать свою излюбленную тему. – Что у тебя может быть общего со всеми этими типами из Британской школы археологии?