Кошка Скрябин и другие - Марианна Гончарова Страница 22

Люди – мама. Самый дорогой человек. Кормит, поит, жалеет, терпит все. Ветеринар Сэрафим. Он… да ну его… лезет повсюду бесцеремонно.

Ну и все.

Сегодня у Скрябин было горе – человек-мама от нее ушла. В магазин. На десять минут. Кошка сидела у входной двери и рыдала. Мало того, она приволокла своего ребенка-котенка – красного краба – и рассказывала ему в лицах, какие коварные люди: ты им все, а они уходят.

Но тут мама вернулась. Скряба бегала за ней и приговаривала: а я так и знала, что ты ненадолго ушла, а я знала, я и не плакала совсем, что ты меня бросила. Давай садись быстрей в кресло. А я сяду тебе на колени и буду тебя обнимать, ты моя самая дорогая человек.

У Скрябин стальные нервы. Она может спать под играющий «Славянку» сводный духовой оркестр пожарных команд нашей области, практически между барабанами и тарелками, легко. Она вообще любит спать. И спит аппетитно, растекшись мехом по поверхности, иногда и так и эдак распластавшись, иногда вывернувшись, развалив по сторонам все лапы, уши, крылья, животы и хвосты.

Но однажды вдруг Скрябин потеряла покой и сон.

Влюбилась? Нет.

«Пришла пора»? Непохоже.

Это было совсем другое.

В соседней квартире родились котята. Как Скрябин узнала? По каким таким признакам – нам неведомо. Но теперь Скрябин все свободное время просиживала у входной двери, чтобы при случае проскочить и попасть в соседнюю квартиру.

В силу вполне объяснимого увлечения хозяина квартиры молдавскими винами и ностальгической тоски по хмельной и щедрой на дешевый молдавский алкоголь юности котят назвали Мадера, Вермут, Фетяска, а самого мелкого, угольно-черного – Негру-де-Пуркарь.

Кошка-мать сразу же загуляла опять, беспечно бросив детей «напрызволяще», как сообщил сосед, который сокрушался, что все женщины в его квартире… на одно лицо, все шалопутные: и жена, и теща, и дочка-прогульщица, и кошка туда же. Конечно, он по-другому говорил, даже орал.

Вчера, терпеливо выждав, все рассчитав, в квартиру соседей просочилась наша Скрябин. Она покопалась в коробке с орущими, наполовину уже прозревшими котятами и украла самого мелкого, самого жалкого, худого, несчастного и самого черного, по имени Негру-де-Пуркарь. Украла, принесла домой, спряталась с ним в диван и затихла, иногда нежно оттуда взмуркивая.

Мы обнаружили это только вечером, когда Негру, тыкая мордочкой в пузо Скрябин, заверещал от отчаяния, голода, усталости и безнадеги. Скряба вытащила малыша за шкирку и забегала, тревожно заглядывая маме в лицо, как будто умоляла:

– Ма-а-ам, ну давай оставим его себе. Я буду за ним уха-а-а-аживать. Я буду за ним убира-а-а-ать. Ну че-е-естно… Ну ма-а-а-ам… Я честно-честно ничего больше не попрошу, ну ма-а-а-ам…

Мы отобрали у озабоченно нахмурившей мордочку Скрябин младенца и хотели вернуть его шалаве матери из соседской квартиры. Скряба с отчаянным воем «Оу! Но-о-о-оу-у-у-у!!!» побежала следом, закинув голову, не сводя взгляда с котенка у мамы на ладони. У соседей никто не открыл. Пришлось вернуться назад и, к радости Скрябы, покормить котенка обычным коровьим молоком с помощью сложного сооружения из шприца и пипетки. Скряба держала котенка лапкой и подпихивала мордой розовый ротик кота к источнику питания. Когда Негру-де-Пуркарь насытился и затих, Скряба вылизала его остервенело от ушей до корявых тонких лап, от усов до кончика дрожащего хвоста и, урча-приговаривая, заботливо спрятала его под собой, свернувшись теплым меховым гнездом. Когда кто-то протягивал руку, чтобы забрать котенка, Скряба шипела и угрожающе скалилась.

Наутро мама опять понесла котенка соседям, мол, вы потеряли – вот. Хозяйка, косматая, в мятом, несвежем халате, позевывая и почесываясь, бесцеремонно метнула Негру в коробку к остальным. Соседская кошка равнодушно подняла голову, приоткрыла глаза и опять уткнула нос в старое одеяло. Котята распищались. Негру закрутился, растерянно перебирая лапами и мотая слабой головочкой, пытаясь пристроиться в кучку котяток у кошкиного живота. Скряба не мешкая молнией запрыгнула в коробку, из копошащейся орущей кучи выхватила своего котенка и помчалась с ним к двери.

Кошка-мать не особенно резво крикнула ей вслед:

– Э-э… Так это ж вроде мое… Верни, да?

Скрябин на секунду аккуратно уложила драгоценную свою ношу на пол, выгнула спину и яростно зашипела:

– Только попробуй!!!

Схватила котенка и выскользнула из соседской квартиры в приоткрытую дверь.

Мама растерянно развела руками, а соседка отмахнулась:

– Та нехай берет, нам и этих-то некуда девать. Пусть.

Так Скрябин стала матерью. И уж можете мне поверить, прекрасной матерью.

Кстати, в этот раз получилось без сюрпризов: Негру-де-Пуркарь – девочка.

Задумала тут кошка Скрябин заняться спортом. Причем, что интересно, экстремальным. Нет, она не требовала у меня новенькие кроссовки и костюмчик для фитнеса в облипочку, как некоторые, чтобы тут одна полосочка, а тут чтобы застежка. Нет. Для Скрябин спорт – это, знаете ли, спорт. Особенно экстремальный. Она без всяких там костюмчиков, в чем есть, садится на низкий старт у входной двери, и стоит той чуть приоткрыться, как мгновенно прорывается на лестничную площадку, бежит вниз по ступенькам, ныряет в цветник и там, выпучив глаза и растопырив уши, раздувая ноздри от новых запахов, звуков и впечатлений, сидит и боится, боится, боится. Вот такой спорт. Экстремальный. В котором Скрябин – абсолютный чемпион. Я тоже чемпион. Но в другом виде, прямо противоположном. Я – чемпион подъезда по отлову Скрябин во время ее попыток установить очередной рекорд.

Сегодня опять победила я. Скрябин – серебряный призер. Пришла второй. Верней, прибыла. У меня на руках. Сейчас сидит в прихожей и озадаченно чешет свою бархатную репу.

Входная дверь до поры до времени была для нее загадкой, за ней была таинственная страна Нарния, куда по утрам уходила мама, и Скряба, рыдая и заламывая руки, думала, что ее бросили навсегда. Оттуда же, из ниоткуда, вдруг появлялись мы, неся новые заманчивые запахи весны и неизведанных миров. И наконец, когда ее любопытство и страх одиночества достигли своего апогея, она что-то сообразила и стала пробовать туда прорываться…

Ну что сказать. С самого ее детства мы относимся к ней с глубоким уважением. И не просто относимся. Мы с ней, можно сказать, носимся. Особенно мама. Например. Мама не садится читать, если в ее кресле спит Скрябин. Тем, кто ночует у мамы, разрешено не вставать рано утром, если на нем (или на ней) в это время спит Скрябин.

– Тсс! – шепчет мама. – лежи-лежи. Не вставай. Пусть она еще немного поспит.

Нам запрещено отталкивать или отодвигать Скрябин ногой. Даже очень нежно. Как можно! Порода! Вот приемная дочь Скрябин, кошка РУ – у нее порода другая, очень удобная, – отвел ее аккуратно ногой, и она не обиделась, пошла себе, вихляя своим пушистым беспородным задиком. А Скрябин – неет. Тут однажды пришла Лида-почтальон и локтем спихнула Скрябин со стула. Нет, Скрябин не зашипела, не кинулась царапаться. Еще чего? Она просто подняла голову и посмотрела. Серьезно так посмотрела, осмысленно. Ну и все! Теперь почтальон к нам в квартиру не заходит. Звонит по-мобильному и просит выйти. А то, мол, там у вас эта тигра…