Управление выбором. Искусство стрижки народных масс - Александр Никонов Страница 22

Когда-то в великой Римской империи, простиравшейся от Атлантики до Месопотамии, жили 70 миллионов человек, 90 % из которых занимались сельским хозяйством. Но производимая ими продукция не являлась товаром, поскольку на рынок никогда не поступала. А потреблялась самими производителями. Единство процесса производства и потребления было столь неразрывным и естественным для подавляющего большинства тогдашних людей, что даже слова такого «потребитель» не существовало. Производство и потребление было просто жизнью.

Дальнейшее развитие цивилизации, приведшее к специализации людей, разделило производство и потребление, поместив между ними посредника — товар. Товар — это продукт, специально произведенный на продажу, то есть для обмена на деньги. И чем больше людей включалось в товарно-денежные отношения, тем развитее и интереснее становилась цивилизация. Тем большее количество нахлебников (ученых, писателей, художников, поэтов) она могла содержать. Ученые изобретали и открывали, и чем больше они изобретали и открывали, тем больше росла производительность труда. Соответственно, тем большее количество «освобожденных работников» могла прокормить цивилизация. И тем больше становилось думающих голов. Которые все больше изобретали. Положительная обратная связь. Взрыв.

Информационный взрыв.

В начале XX века развитое человечество уже могло произвести гораздо больше, чем в состоянии были потребить потребители. Пардон, ошибка. Не потребить, а купить, потому как для того, чтобы стать потребителем, нужно сначала стать покупателем, то есть иметь деньги. Великая депрессия наглядно показала, как прав был Форд, старавшийся платить своим рабочим большую зарплату с целью вырастить из пролетариев новый класс — класс состоятельных потребителей, иначе некому будет продавать произведенное. И этот класс, именуемый средним, мировому капитализму удалось довольно быстро сформировать.

Однако в середине XX века над цивилизацией нависла новая опасность: даже самый богатый и продвинутый потребитель не может жрать в три горла. Американская экономика, которая до Второй мировой войны успешно преодолела Кризис возможностей (Великую депрессию), после войны впервые в мировой истории столкнулась с Кризисом желания. Насытившиеся американцы перестали стремиться делать новые покупки. Они наелись, и это понятно: с 1940 по 1955 годы количество товаров народного потребления выросло в четыре раза, а народонаселение во столько же раз, разумеется, не увеличилось. При этом тогдашние экономисты отметили, что производительность труда удваивается каждые 25 лет. Что же будет дальше? Куда все это девать?

Ситуация выглядела безвыходной. Понятно, что если у человека нет автомобиля, то он его хочет. Но как заставить человека, у которого есть автомобиль, хотеть автомобиль? Казалось бы, задача неразрешима. Но она была, тем не менее, успешно решена. С помощью появления новой огромной индустрии — индустрии стимуляции желаний. Стало ясно, что главное в современной экономике — не сделать что-то превосходное, а продать это самое превосходное пресытившемуся потребителю. Именно тогда и начался массовый отток миллионов людей из производства в сферу торговли, пиара, маркетинга и рекламы. Именно тогда наше общество приобрело те черты, из-за которых его и прозвали потребительским.

Реклама начала свою благотворную работу по страгиванию общества с мертвой точки еще во времена Великой депрессии. В те тяжелые годы, когда люди почти ничего не покупали, капиталисты ожесточенно конкурировали между собой за это «почти». Именно тогда взошла звезда компании Procter&Gamble, благодаря которой наш язык обогатился понятием «мыльная опера». На деньги мыловаров одна американская радиостанция запустила бесконечную трансляцию семейно-бытового сериала «Матушка Перкинс». По ходу действия периодически рекламировалось мыло Oxydol, которым пользовались герои передачи. Депрессия депрессией, а мыться чем-то надо. И с помощью сериала Procter&Gamble подняла продажи своего мыла вдвое. А сериал оказался настолько популярным, что просуществовал 27 лет, за которые американцы прослушали более 7 тысяч серий этой бытовой саги.

Это сработало тогда, это успешно работало и позже. Расходы на рекламу начали увеличиваться со скоростью постепенно набирающего ход состава. Если в 1950 году они составили 6 миллиардов долларов, в 1954 году — 8 миллиардов, в 1955 году — уже 9 миллиардов долларов. А вскоре некоторые фирмы были вынуждены вкладывать в рекламу до четверти своих доходов. Началась новая эра. И это было непривычно. Настолько непривычно, что один из американских хозяев фабрики по производству косметики воскликнул: «Мы теперь не продаем косметику, а покупаем потребителей!»

Мир изменился.

Сегодняшний мир не может функционировать без рекламы, как человек не может существовать без лимфатической или кровеносной системы. Возможно, кому-то это утверждение покажется чересчур сильным. Поэтому постараюсь предельно пояснить.

Мы знаем, что в основе экономики лежит потребление. Мы знаем, что чем больше потребляют люди, тем лучше для страны, тем быстрее развивается цивилизация, тем шустрее прогресс. Мы убедились, что в постиндустриальном мире килограммы сырья все больше и больше заменяются битами и байтами информации. Информация — столп современного мира. Без нее нам труба. Но что создает и поддерживает каналы, по которым течет информация?

Реклама. Именно она позволяет жить телевидению, газетам, интернет-ресурсам, радио… В одной из занимательных книжек Перельмана-старшего поставлен мысленный эксперимент: «А что было бы с миром, если бы вдруг исчезло трение?» Понятно, что трение как физический феномен настолько глубоко «завязано» на фундаментальные свойства материи, что для его «отмены» нужен очень высокий уровень абстракции. Проявим столь же высокий уровень абстракции и спросим себя: «А что было бы с миром, если бы не стало рекламы?»

Если бы рекламы вдруг не стало, информационное, а с ним и товарное «кровообращение» в экономическом организме цивилизации было бы в изрядной степени замедлено, «загущено», как загустевает кровь при диабете, превращаясь в подобие сахарного сиропа. Что бывает при затруднениях кровообращения? Гангрена. Гангрена экономического спада поразила бы планету, оставив сотни миллионов людей без работы. Без еды. Без тепла. Поэтому с полным основанием можно сказать, что дикарская нелюбовь простонародья к рекламе имеет ту же природу, что нелюбовь малого ребенка к невкусным таблеткам.

Но дураков в этом мире, слава богу, хватает, поэтому то там, то сям периодически раздаются призывы ограничить или даже запретить рекламу. Несколько лет тому назад в одной из популярных газет некий престарелый журналист, имени которого я даже называть не хочу, а фамилия его Минкин, разразился гигантской публикацией, в которой с упорством маньяка пытался доказать вред телерекламы для подрастающего поколения, а слово «запретить» мелькало в его статье, от которой за версту несло шизофренией, так часто, что хотелось немедленно набрать номер скорой психиатрической помощи.

Наверняка после этого материала у Минкина появилось некоторое число единомышленников: подобно простуде, шизоидные идеи передаются воздушно-капельным путем — чем громче кричит и брызжет слюной бесноватый, тем больше у него поклонников. Отсталый народ очень восприимчив к ментальной заразе. А отдельные отсталые депутаты — плоть от плоти народной — периодически настолько возбуждаются от увиденного на телеэкранах, что с настойчивостью, достойной лучшего применения, выдвигают законодательные инициативы по ограничению той или иной рекламы, сокращению рекламного времени на телевидении или требуют запретить использовать в рекламе пресловутый 25-й кадр.