100 дней счастья - Фаусто Брицци Страница 22

Когда мне было примерно три года, я вдруг осознал самую печальную истину, какую только может осознать ребенок: родители не любили друг друга. Они жили вместе только из-за меня – ни любви, ни взаимного уважения между ними не было. Искра любви так никогда и не вспыхнула. Закон об абортах вышел только в 1978 году, так что выбора у них не было. Им пришлось смириться с моим нежеланным появлением на свет. В три года понять, что родители тебя не хотели – не слишком-то здорово, уж поверьте. Они постоянно ссорились, я стал козлом отпущения, причиной всех несчастий. Если бы мне было пятнадцать, я бы собрал пожитки и убежал, но мне было всего три, и, кроме того, я был не слишком-то храбрым ребенком.

Как-то раз папа заявил, что нашел работу на круизном лайнере. Его нанимали на шесть месяцев аниматором, лайнер шел на Карибы. Мы даже в аэропорт не поехали. Быстро попрощались на кухне – и привет. Я видел из окна второго этажа, как он сел в такси. И больше он не вернулся. Мама проплакала месяцев шесть. Потом мы опять переехали к ее родителям, и я стал гораздо счастливее. Бабушка и дедушка были моим единственным якорем. Следующим летом моя мама, которая становилась все мрачнее и все больше походила на фрика, отправилась с подружкой в Индию, чтобы найти себя. Дочерней любовью она никогда особо не отличалась. С тех пор бабушка и дедушка заменили мне обоих родителей во всех смыслах этого слова. Они стали для меня всем. Теперь вы понимаете, почему я не хотел слишком распространяться о своих чудесных родителях?

В воскресенье булочная Оскара закрыта, он приходит только в два часа ночи и начинает готовить вкусности к следующему утру. По воскресеньям тесть скучает. С тех пор как он остался вдовцом или, как он выражается, повторно стал холостяком, он возвращается домой, только чтобы поспать. Раньше, когда теща была еще жива, они часто приходили к нам в гости поужинать, а мы заходили к ним. Теперь же Оскар остается в Трастевере, как привязанный теленок, садится в баре и смотрит игру любимой команды, цепляясь за любого, кто может поболтать с ним хоть четверть часа.

– Знаешь, что я делал в прошлое воскресенье? – спрашивает Оскар, и в его голосе слышится незнакомый вызов.

– Нет, что? – отвечаю я, точно герой киносценария.

– Пока я гулял, я вдруг увидел, как из метро выходят стаи туристов: нордического вида школьники, кортеж японцев всех возрастов, причем каждый с фотоаппаратом, и ватага немецких пенсионеров в нелепых шортах. И знаешь, что я сделал?

– Нет. И что же ты сделал? – я ненавижу, когда он спрашивает вот так, чтобы привлечь внимание публики, роль которой в данном случае выполняю я.

– Прибился к немцам. Они пошли смотреть Колизей, собор Святого Петра, а потом музеи Ватикана. Их гид, некая Мартина, вообще-то чистая итальянка, но с ними, понятное дело, она говорила по-немецки, так что я не понял ни слова. И что же я сделал?

– Что ты сделал? – покорно спрашиваю я.

– Я притворился глухонемым. Это лучший способ всем нравиться.

Я улыбаюсь, представляя, как Оскар ест бутерброд с квашеной капустой, который ему протягивают крепкие восьмидесятилетние мюнхенцы, посмеивается в ответ на их подтрунивание, не понимая ни слова, взбирается по лестнице на смотровую площадку собора Святого Петра и фотографируется на память с немецкой группой.

– И что, гидша ничего так и не поняла?

– Не-а. Она такая ничего себе. Я слышал, как она говорила по-итальянски, видимо, с дочкой. Выяснилось, что она вдова и что работать гидом – это у нее типа хобби.

– Она тебе понравилась?

– Мы все время молчали. Я же был вроде как глухонемой, да еще немец.

– А, ну да.

– Понравилась, если честно. А то бы я не торчал с ними весь день, – подмигивает мне тесть.

– Ты проторчал с ними весь день?

– Я даже поужинал с ними в ресторанчике неподалеку от Кампо деи Фиори. А потом, когда автобус доставил нас в гостиницу, сделал вид, что иду в номер, а сам тикать. Я проследил за Мартиной до самой парковки. Хотел перехватить ее и во всем признаться. А потом пригласить куда-нибудь.

– Но тут…

– Откуда ты знаешь про «но»?

– Всегда есть какое-то «но». Продолжай.

– Но за ней приехал какой-то парень. Наверное, внук. Она села в машину и исчезла в ночи.

– Хочешь ее разыскать?

– Я уже позвонил туроператору, но оказалось, что Мартина у них не работает. А, кроме того, мне пропели целую балладу про незаконное распространение личных данных и все в таком духе.

– Может быть, Мартина – это ее псевдоним.

– Чтобы работать гидом?

– А есть у нее какие-нибудь приметы?

– Вот.

И Оскар показывает мне фотографию, на которой он стоит напротив Колизея с веселой семидесятилетней старушкой, похожей на мисс Марпл.

– Красотка?

Вопрос риторический. Я лишь киваю в ответ. С тех пор, как умерла моя теща, мне не приходилось видеть, чтобы Оскар так интересовался женским полом, за исключением случая, когда в его булочную случайно заглянула Катрин Денев. С тех самых пор он обожал рассказывать о ее визите, и рассказ всегда начинался со слов: «Я и Катрин». Так что найти Мартину или как ее там – это действительно важно.

Я отправляю фотографию себе на ящик, возвращаюсь домой, беру тетрадку с портретом Дзоффа и пишу:

разыскать мисс Марпл

Как найти человека, если у тебя нет ничего, кроме фотографии?

Идею подает Умберто.

– Давай я размещу фотку на фейсбуке и напишу, что это моя бабушка и что она потерялась. Собак иногда так находят.

Мы выкладываем фотографию на страницу моего друга, где бывает немало народа, и уже через час получаем с десяток сообщений. Кто видел ее на Яникульском холме, кто на пьяцца Трилусса, кто в супермаркете в центре Прати, кто на Фиджи, а кто-то и в караоке города Токио. Чтобы проверить все версии, потребуется целая жизнь, да еще хорошо бы иметь поддержку Интерпола.

– Добрый день! Это Интерпол? Я звоню вам из Рима. Понимаете, мой тесть овдовел, и мне бы хотелось найти его новую пассию, не могли бы вы быть так любезны и оказать содействие в поисках, поскольку ее имя мне неизвестно?

Очевидно, что меня ждет поражение. Единственное, что может помочь, – это чудо. Я делаю копии фотографии и расклеиваю в нескольких барах, в том числе и в нашем любимом. Под фотографией я пишу загадочную фразу: «Позвоните по этому номеру, для вас есть срочное сообщение!» Посмотрим.

Меж тем наше расследование уже дало кое-какие интересные результаты: я хоть немного расслабился. Завтра я снова иду на химиотерапию. Побочные эффекты попритихли, но теперь-то я профессионал в этом деле и знаю, что каждый раз они будут проявляться все острее и настойчивее. Я отправляюсь за Паолой в колледж, совершенно забыв, что сегодня она не работает. Как дурак, я жду ее у выхода, пока учителя один за другим выходят из дверей. Наконец, появляется последняя учительница, которая меня узнает: