Загадка - Серж Резвани Страница 22

— Если отбросить это сравнение Зорна с Казановой, вы действительно думаете, что любовник Розы и Курта был способен получать удовольствие при виде идущего ко дну семейства Найев?

— По-моему, вы не читали рассказов Розы Зорн-Най.

— Ну почему же, кое-что читал.

— А вы заметили, как часто женщины-писательницы выбирают невыносимо жестокие темы? Самые ужасные преступления за всю историю мировой литературы были совершены писательницами. И зачастую ими были милые любезные старушки. Так вот, то, что писала Роза Зорн-Най, было достойно самых жестоких образчиков этих гениальных англичанок, не отступавших перед описанием никаких ужасов. В одном из своих рассказов она как раз и показывает «дьявольскую парочку», которая…

— В криминологии, — прерывает его Поэт-Криминолог, — часто встречаются настоящие «дьявольские парочки», как их называют. Нужно ли литературе уделять столь пристальное внимание криминальным происшествиям? Вам не кажется, что подобным дамам, помешанным на описании ужасов, не хватает уверенности в себе, а вдохновение они черпают в страхе?

— Вы говорите о Мэри Шелли [9]?

— Вот именно! Она изобрела самый отвратительный персонаж во всей литературе. Эта женщина занималась своего рода литературным пэчворком, используя в качестве лоскутков куски трупов. Мэри Шелли разрывалась между Байроном и своим мужем Шелли. В некотором роде, Роза Зорн-Най является сестрой Мэри, писательницей, связанной с двумя мужчинами.

— Один из которых, кстати, утопился!

— Вот именно! Роза Зорн-Най, современная сестра Мэри Шелли, влюбленная… в своего брата и в актера, претендующего на гениальность… На самом деле этот денди был слишком умен, чтобы играть комедию где-то еще, кроме как в жизни. Каждый раз, когда я встречал Зорна, то видел перед собой не только другого человека, но и другой типаж. Иногда он носил длинные гладкие светлые волосы, а его жесты и даже походка выглядели совершенно беспечными; иногда он брился почти наголо и вел себя как прусский офицер; иногда отращивал усы или бороду… но всегда в глубине его глаз чувствовалась непреклонность. Хищнический смех. Руки длинные, нервные, с ногтями, более ухоженными, чем у женщины. «Значит, вы, — сказал он мне, — в некотором роде литературный сыщик?» — «Да, — ответил я в таком же насмешливом тоне. — Я провожу расследование по поводу всех Найев». — «Вы знаете, кто я?» — настойчиво продолжил он, обнажив зубы не в улыбке, а в ухмылке, которая все-таки была удивительно обаятельной. Есть же такие типы! Ужасно опасные и этим необычайно притягательные. Он был опасно неотразим. И, наверное, был таким с детства. То, что он знал об этом, чувствовалось во всех его жестах, во всем его поведении. «Да, вы — Густав Зорн, и я многое о вас знаю». — «Без сомнения, все плохое». — «Вы почти угадали. Карл Най говорил мне о вас». — «Вы хотели сказать: плохо говорил обо мне». — «И да и нет. Он наблюдает за вами с беспокойством и восхищением». — «Не слушайте Карла Найя. Этот старик уже не в своем уме. Если вы собираетесь написать о нем, его детях и брате, то вам лучше не обращать внимания на то, что одни говорят о других». Вот какой была моя первая встреча с опасным Густавом Зорном, — заключает Литературовед.

— Вы не ответили на мой вопрос, — говорит Поэт-Криминолог.

— Пусть он продолжит, — возражает Следователь. — Как это заманчиво — представить в роли виновного Зорна.

— Именно по этой причине его следует исключить из числа подозреваемых. Когда слишком много улик, то чаще всего это заканчивается ничем.

— Итак, Зорн! — продолжает настаивать Следователь.

— Во время нашей первой встречи Зорн сказал: «Роза и Курт пожелали, чтобы именно я принял вас. Для такого масштабного исследования вы выглядите слишком молодо. Что конкретно вам нужно от Розы и Курта?» — «Поговорить об их книгах, отце, дяде Юлии, может, о Лоте Най… да и о вас тоже. Кстати, вы носите фамилию преждевременно умершего великого швейцарского писателя». — «А, вы говорите о моем однофамильце! Его рак переносят на литературу. И где? В Швейцарии! Этой маленькой опухоли, зажатой между Францией, Италией и Германией, которую до сих пор никто не решился ампутировать. Мы здорово поиграли в Швейцарии! Два века спустя после известного письма Руссо мы развратили жителей Женевы, показав им комедию. И им понравилось! Очень ехидная комедия Розы. Только на следующий день до них дошел ее смысл. Но они уже приняли ее на «ура». Курт сыграл свою роль, а я — свою. Эта комедия говорила о нас. Мы были плохими. Курт слишком хороший писатель, но не актер. Точно так же как Арто [10]слишком хороший писатель, чтобы посвящать себя театру. Арто очень плохой драматург. Его «Семья Санси» — отвратительная пьеса, без капли жестокости, с невероятно наивными указаниями актерам. Тончайший писатель, но ужасный драматург!» И так далее. Зорн говорил и говорил, стараясь меня спровоцировать. Но я сохранял спокойствие и улыбался.

— То, что он говорил об Арто, особенно о его «Семье Санси», не кажется мне преувеличением, — прерывает его Поэт-Криминолог.

— Повторяю, этот человек был очень умным, обаятельным, с развитой интуицией и умел провоцировать собеседника. Он казался красивым насекомым, выискивающим самое уязвимое место, чтобы укусить. Ему явно хотелось, чтобы его любили и одновременно ненавидели. От него веяло то холодом, то теплом, и он умело это дозировал. Он все время шел по канату, понимаете? Но я сразу понял, что достаточно всего одного слова… слова, принадлежащего кому-то постороннему, чтобы пробудить его и заставить упасть.

— Вы действительно думаете, что наше поведение настолько сильно зависит от мнения других людей? — взволнованно спрашивает Следователь.

— Лично я в этом твердо уверен, — говорит Поэт-Криминолог.

— Вы, мой друг, кто знает всё о моей жизни и моих трудностях, — продолжает Следователь, обращаясь к Поэту-Криминологу, — вы, кто женился в тот же день, что и я, действительно думаете, что она не вынесла постороннего мнения о нас? Неужели брак мог бы погубить нашу любовь? Неужели она побоялась потерять эту любовь? Неужели ее требование, чтобы мы расстались, является доказательством любви? Когда я шел к вам через порт, то заметил на балконе ее номера в отеле красный платок — это условный знак между нами, говорящий о том, что она хочет со мной встретиться. Представляете, — обращается он к Литературоведу, — что она не желает звонить мне по телефону, предпочитая устраивать экспромты. У нее всего один маленький чемодан, который она держит все время открытым, словно готовясь в любой момент убежать. Вы не представляете, до чего она прелестная женщина! И такой она была уже в детстве и юности. «Будем жить настоящим, — без конца повторяет она, — будем жить каждым мгновением». Неужели наша любовь ей настолько дорога?