Смешные и печальные истории из жизни любителей ружейной охоты и ужения рыбы - А. Можаров Страница 22

— Почти, — нехотя согласился я.

— Это, как — почти? — подумав минуту, спросил дед. — Тока целовались?

— Да на охоту я ходил. На тетеревов, — почувствовал я вдруг желание высказаться. — Нашел ток, все подготовил и поохотился. Вот.

— А чего ж, почти? — улыбался во весь беззубый рот дед Саня, даже не скрывая своего недоверия.

— А почти то, что стрелял по одному, а заряд пошел кучно и оторвал ему голову — теперь к ремню не пристегнуть.

— То-то, я подплыл — гляжу, вроде тетеря летит, но без головы.

Не твой?

— Никуда он не улетел. Вот он, — с этими словами я вытащил коченеющую птицу из кармана рюкзака и положил на стлани перед округлившимся взором деда.

— Ну-кося, порули-кося, сумел выговорить он. Мы поменялись местами, и я принялся заводить неподатливый «Ветерок».

Дед долго рассматривал и поглаживал безголовую птицу.

— Гляди-кося, тетеря, — наконец обратился он ко мне с таким видом, будто только что обнаружил неведомо откуда взявшуюся птицу.

Я вздохнул.

— Сменяй мне на два селезня, — вдруг осенило деда, и глаза его засветились лукавством. — Я со степанычевой подсадки нынче утром взял. Сменяешь?

Я согласно кивнул головой. Дед обрадованно извлек из-под носа катера двух селезней и быстро, пока я не передумал, сунул их в карман моего рюкзака.

Дорога домой показалась почему-то длиннее, чем вчерашняя в Затон.

Мы с братом тогда еще не удосужились завести подсадную, и он обрадовался, увидев меня с двумя яркими селезнями.

— Барсик утром приехал поохотиться последний день. С каким-то прапорщиком, — сообщил он, когда мы ощипывали на кухне птиц, якобы добытых мной из-под степанычевой круговой. — Пошли к Сашке Березневу за уткой — они раньше, оказывается, договаривались — и еще не возвращались. А вы где сидели?

— Да в стогах, — неопределенно ответил я.

— С вечера?

— Ага.

Барсик со своим приятелем поспел как раз к щам. Хлопнув входной дверью, они шумно поднялись по лестнице и с сияющими лицами ввалились в комнату. На ремне у Барсика красовался пристегнутый за шею угольно-черный тетерев.

Мы с изумлением уставились на него, пока Барсик отстегивал птицу и небрежно швырял ее в угол чуть ли не вместе с сапогами.

— Это ты с березневской подсадной добыл? — озадаченно спросил брат.

— С подсадной, не с подсадной, а вся деревня шалела, как мы с ним по улице шли, — радостно сообщил Барсик, продолжая раздеваться. — Я нарочно нижними Кадницами прошел. Народ в окна вылезал, чтобы поглядеть. Чем угощаете?

— Щи с курицей, — машинально ответил я, думая о странном совпадении — два тетерева в один последний день охоты при том, что их здесь уже лет десять, как никто не видел.

Барсик, потирая руки и похлопывая себя по бокам, подошел к столу, жадно вдохнул богатые ароматы и сказал приятелю, чтобы тот доставал из рюкзаков водку.

Брат поднял тетерева и погладил мягкое оперение.

— Хорош косач? — голосом победителя спросил Барсик. — Не просто он мне дался. Вымок весь и замерз, пока его скрадывал.

— Ты его скрадывал? — удивился я.

— Ну, скрадывал-не скрадывал, а взял, — заключил Барсик.

— А это, что такое? — задал вопрос брат с видом экзаменатора, обнаружившего у студента шпаргалку.

— Какое? — насторожился Барсик и протянул руку за птицей.

— Кто тетереву-то голову нитками пришил? — насмешливо и удивленно спросил брат, протягивая ему черныша.

— Как пришил, какую голову? — растерялся удачливый охотник.

— Так ты что, оперированного его уже подбил? — загоготал брат.

— Колись, лапоть, — засмеялся прапорщик.

Бегло осмотрев шею птицы, Барсик махнул рукой и тоже засмеялся.

— Да выменял я его. У деда Сани выменял. За три поллитры, — признался он, гогоча. — Гляжу, дед тетерева к поясу приторочил. Обзавидовался я и выменял.

— Ай да дед! — не унимался брат. — Зачем же он ему голову-то оторвал, а потом пришил?

— А черьти ево знаит, — закатился Барсик.

Не скажу точно, в какой момент ко мне вернулось настроение. Я счастливо улыбался, глядя, как они веселятся, и думал, что из тех трехсот пятидесяти пяти дней, которые остались до следующей весенней охоты, я найду один, когда решусь рассказать брату всю эту историю. И тогда останется дело за малым — ждать середины апреля.

огда нарыщешься за целый день по пьяным сугробам, так и не перевидев ни зайца, ни рыжей кумы, ни рябца, когда тихо воротишься в синих сумерках домой, посыпаемый снегом так, будто туча им тяжелая блукала где, да вдруг изнемогла и разом просыпалась на божью землю, когда сядешь в разлатый диван у натопленной в жар печи со стаканом чуть не черного чая из капливого самовара, когда собака вытянется рядом, все еще простылая и нет-нет дрожащая мелкой дрожью, когда ни рисовать, ни писать, ни тем более мыть посуду сил не будет, кажется, до самой смерти, а спать еще рано, возьмешь старую, уже дважды переплетенную книгу и читаешь, читаешь. То увлечешься сюжетом, то вдруг набежит что-то свое, похожее. А то и совсем непохожий случай столько всякого навеет…

Иногда я спрашиваю себя, зачем вообще человек читает и пишет книги? И думаю, что читает не только для того, чтобы узнать нечто новое д ля себя. Иначе, зачем бы ему перечитывать хорошо знакомую книгу по несколько раз? Может быть, читатель ищет и находит своего автора, свою книгу по тем образам, по тем словам, которые живут и в его душе, но так и остаются невысказанными. И может быть, именно читатель так и не нашедший своего автора, свою книгу, как раз берется за ручку и принимается за писательство.

Есть одна известная восточная притча о правителе, повелевшем написать историю своей страны, своего народа. Многие ученые мужи — книгочеи написали по его приказу множество исторических томов, но ни один из этих трудов так и не удовлетворил своей полнотой правителя. Думаю, что это был потенциальный писатель и, возможно, он и стал бы им, не случись при его дворе одного опытного и мудрого человека. Впрочем, довольно отступлений, которые способны завести, бог знает, в какие зодиаки аналогий и философий.

Вот раз устал я до бесчувствия, уселся возле печи, полистал свою любимую книгу, и показался на глаза рассказ известного вам охотника и писателя о красном лисовине. Сунул я палец среди страниц, схлопнул книгу, и пришел мне на память лисовин. По прозвищу Жан Вальжан.